Какой шанс, что среди миллиона смертей существует единственный путь, где никто не погибнет?

«Надейся на чудо!»

Иногда действительно приходится уповать на чудо. Потому что иначе остается сложить лапки и сдаться.

***

Перед командирским шатром я непроизвольно остановилась, собираясь с духом. Ей-же-ей, проще войти в клетку с крикунами. Но Харатэль, несомненно, уже доложили о присоединении отряда Харила к основному крылу и, соответственно, моем прибытии в ставку. Сколько бы я не мялась у порога, разговора не избежать, а значит, и оттягивать нет смысла. Смелее, эсса, минута позора и… ты рискуешь отправиться на длительный отдых в казематы Южного Храма, может быть, даже в ту камеру, где, по твоему приказу, заперли Рика.

Не глупи. Порталы не работают, а значит, и до Храма неразумно долго добираться, поэтому максимум, на что можно рассчитывать, тюрьма в ближайшем городе, если вообще не грубо сколоченная клетка в обозе. Подбодрила сама себя, ничего не скажешь.

За спиной шумело и гудело, располагаясь на ночлег, войско. Распрягали и чистили лошадей. Шли к реке за водой. Зажигали костры в сгущающих сумерках, и тысячи теплых «звезд» рассыпались по окрестным лугам и холмам, превращая их в отражение ночного неба. У сиреневого горизонта, отблеском закатного солнца, горел красным золотом купол древнего храма — зловещее колдовское око, выискивающее жертву. Последнее являлось причудой разыгравшегося воображения: до Гайи еще слишком далеко, чтобы ее можно было увидеть невооруженным глазом.

Отбросив сомнения вместе с закрывающим вход пологом, я прошла внутрь и, мельком заметив сидящую подле Повелительницы белую кошку, преклонила колено.

— Al’iav’el’, Haratel’ al't tel' Ra. Laanara tia Lankarra e’ssa ‘est r'essembl'e e marant’e slav’e tel’ Ra.[1]

Почтительно уткнувшись взглядом в земляной пол, я могла только догадываться о выражении лица Альтэссы. Что я сама чувствовала бы на ее месте? Смесь недоумения и восхищения чужой наглостью: и эта еще вламывается на совещание как ни в чем не бывало?! Недовольство глупой выходкой с порталом, нарушившей все планы? Хотелось бы надеяться, облегчение от того, что я вернулась невредимой.

— Оставьте нас, — разбил тишину приказ.

Когти покинули шатер даже слишком быстро. Зябко передернула плечами, хребтом прочувствовав раздражение, прозвучавшее в сухом тоне. Невесомые шаги я не слышала — ощущала каждым дюймом обнаженной кожи, поэтому упавшая рядом тень, когда Харатэль приблизилась вплотную, не оказалась сюрпризом.

— Встань.

Подчинилась, по-прежнему не поднимая головы, изображая искреннее раскаяние и за прошлые грехи, и за будущие. Однажды, когда я отреклась от долга, сестра ударила меня. Но сейчас я вернулась затем, чтобы исполнить его.

— И какое оправдание ты приготовила на этот раз?

Повелительница Юга поняла, что бесполезно ловить мой взгляд, и отступила на шаг.

— Прежде чем сошлете меня в башню Синскай или еще куда-то, вспомните, пожалуйста, слова, что вы сказали, отправляя нас на задание в Подковок.

— Многообещающее начало, — протянула сестра.

— Через неделю, когда Альянс пойдет на штурм Гайи, я должна находиться на поле боя… — я пересказала то, что узнала из разговора с Селеной, Веронаром и, частично, своих пророческих снов. — Сила «ножен» сдержит «меч», иначе битва закончится гибелью сотен алых из южного клана. И вашей тоже.

Я наконец-то осмелилась поднять взгляд. Харатэль, по-прежнему держа Алис на руках, задумчиво, словно незнакомку, рассматривала меня. Спутница зло щурила желтые от гнева глаза. Я не могла сказать, кто из двух «женщин» выглядит более сердито.

— Полагаю, о «ножнах» и «мече» ты узнала не вчера? — вкрадчиво уточнила Альтэсса. — Полагаю также, прежний рассказ о тех днях, что ты провела в плену у Матери-Спасительницы, если и не ложь от первого до последнего слова, то и до правды далек. А вся та чушь, что творилась полгода, результат ваших разговоров или… договоров? Если ты вдруг забыла, обман Повелительницы — серьезное преступление, Лаанара.

— Вы вольны назначить любое наказание, которое сочтете нужным, после того как мы одержим победу у Гайи, — отчеканила я. Едва не хмыкнула, поняв, что нечаянно спародировала Криса.

— Знаешь, чего мне хочется сейчас? — Харатэль вздохнула и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Взять хорошую хворостину и собственноручно отодрать тебя как следует. Чтобы месяц присесть не могла.

— Боюсь, подобные развлечения уронят ваш авторитет в глазах подданных. Поползут ненужные слухи.

Харатэль на мгновение опешила.

— Общение с рыжим зубоскалом не пошло тебе на пользу, — отозвалась сестра. Она все еще стремилась сохранять грозный вид, но губы кривила предательская усмешка.

— Между прочим, ты тоже не слишком посвящала меня в свои планы, — обвинила я, понимая, гроза миновала. — Как насчет того обстоятельства, что кто-то использовал собственную сестру в роли наживки, провоцируя этим охотников за моей головой. Я уж молчу про Криса, которого ты с самого детства приставила шпионить за мной.

— Оспариваешь решения Альтэссы?

— Да. Если Повелительница не права, обязанность Голоса Сердца — сказать ей об этом.

— С Демоном льда тебе тоже не следовало общаться. Бунтарские настроения, оказывается, передаются похлеще иной заразы.

Харатэль почти смеялась. Я дождалась, пока приступ неожиданного веселья схлынет, заявила.

— Я должна находиться на поле боя. Ты должна мне это позволить.

— Не думала, что придет день, когда младшая сестра будет напоминать мне о долге, — хмыкнула Альтэсса, прищурилась. — Хорошо. Допустим. Почему бы тебе было не поступить в твоей излюбленной манере: свалиться как снег посреди боя и перевернуть все с ног на голову?

— У меня есть просьба.

Я посмотрела в глаза Харатэль.

— Одолжите мне Ключ, Повелительница.

[1] Приветствую Харатэль, Повелительница Юга. Эсса Ланкарра вернулась и готова служить южному клану.

Жизнь за жизнь — справедливая цена, разве нет?

…За толстыми стенами хлева воет от тоски и бессилия метель, плачет по уснувшим навеки душам. Внутри встречает гостей теплая коварная полутьма, дрожит огонь в подвешенном у входа фонаре. Пахнет сеном, навозом и мокрой козьей шерстью. Одно животное забилось в угол загона и испуганно блеет. Второе, нелепо задрав зад, лежит рядом с перерезанным горлом.

Отворяется дверь. Хрупкая невысокая крестьянка, бережно прижимая к груди кулек из одеял, встаскивает растрепанную девчонку. Та упирается, напуганная безумием на лице мачехи. Но женщина сильнее, после резкого рывка падчерица влетает в хлев и, выпущенная, забивается в угол вместе с козой.