— Ален, мне очень жаль, однако…

И тут он заметил молящий взор друга. Ален, казалось, заклинал его спасаться самому, бежать прочь и оставить его. Но Иеремия упрямо замотал головой.

— Нет, нет! Лучше мне принять смерть здесь, вместе с вами…

Стиснув зубы, пастор вновь взвалил на себя обмякшее тело друга, но, пройдя от силы десяток шагов, почувствовал, что ему вновь необходим отдых.

«Господи милостивый, помоги мне!» — мысленно взывал он к Создателю.

Вдруг в дыму иезуит разобрал чей-то приближающийся силуэт, и он узнал в нем Джорджа Грея.

— Вы здесь так надолго застряли, что я не вытерпел и сказал себе: дай посмотрю — может, моя помощь пригодится тебе и твоему другу, — объявил квакер. — Понесем его вместе — ты бери за ноги, а я — под руки.

Иезуит, не в силах ответить, кивнул. Завернув Алена в одеяло, они подняли его и потащили вниз. Путь на нижний этаж оказался мучительным испытанием для обоих. Несколько раз Иеремия едва не упал, но все-таки устоял. Вскоре они оказались в холле, из которого было два шага и до выхода.

Когда они выбрались из ворот башни Ньюгейт, огонь уже лизал ее стены. Повернув голову, Иеремия заметил, как полыхает здание суда Олд-Бейли.

Иезуит вместе с квакером понесли больного Алена сначала по Джилтспер-стрит, потом, миновав Пай-Корнер, направились к рыночной площади Смитфилда. По пути они часто останавливались передохнуть — Иеремия едва держался на ногах.

Так они добрались до поросшего травой открытого пространства, где прежде продавали лошадей и скот, сейчас площадь стала прибежищем тех, кого пожар лишил крыши над головой. Отыскав свободное место — полоску в несколько квадратных футов, Иеремия и Грей осторожно уложили Алена. Иеремия постарался укрыть его одеялом, так чтобы никто не заметил сковывавших руки и ноги кандалов. После этого, ощутив смертельную усталость, пастор опустился на землю рядом с ним.

— Я от души благодарен вам за помощь, — сказал он, подавая руку Джорджу Грею.

Квакер крепко пожал ее.

— Для меня честь помогать тебе и твоему другу. Может, нам еще суждено встретиться в других, не столь ужасных обстоятельствах.

Махнув на прощание рукой, он исчез в толпе.

Брендан с грустью смотрел на спящую Аморе. Лишь глубокой ночью она наконец успокоилась и смогла заснуть. И сейчас, во сне женщина время от времени вздрагивала, тихо и жалобно стонала, словно перепуганный ребенок.

Ревность Брендана к Алену сменилась болью. Он сознавал, как сильно любит Аморе. Его переполняло желание сражаться за любимую, вернуть ее! Но как быть с тем, кого уже нет среди живых, кто уже не мог быть ему соперником, хотя сладостные воспоминания об этом человеке навеки поселились в сердце его возлюбленной?

Протянув руку, Брендан нежно провел пальцами по щеке молодой женщины. Вздрогнув, Аморе открыла глаза. Секунду или две она с радостной улыбкой смотрела на ирландца, но потом, припомнив печальные вести минувшего дня, омрачилась.

— Начинает светать, — произнес Брендан.

Кивнув, Аморе поднялась с раскладной кровати, на которой спала, и, не прибегая к помощи служанки, стала одеваться. Брендан помог ей застегнуть довольно безликое платье, которое обычно носили жены представителей городской знати.

Вечером Аморе послала одного из своих лакеев в дом сэра Орландо Трелони узнать, не у него ли доктор Фоконе. Судья пришел в ужас, когда узнал о том, что произошло с Ньюгейтской тюрьмой, и был страшно обеспокоен тем, что ему не было ничего известно ни о докторе Фоконе, ни об Алене Риджуэе.

— С нами пойдут Уильям и Джим, — решила Аморе. — Оба хорошо знают пастора Блэкшо и мастера Риджуэя.

— На экипаже нам не проехать, — предупредил ирландец. — Так что придется отправиться верхом.

— Но мастер Риджуэй слаб! Ему не удержаться на лошади.

Аморе раздумывала.

— Ладно, прихватим с собой паланкин — в нем и доставим сюда мастера Риджуэя.

Брендан не решался разуверять женщину. Она была несокрушимо уверена в том, что отыщет Алена Риджуэя и пастора Блэкшо, и отыщет живыми. Аморе просто-напросто не желала верить, что оба погибли.

Наскоро оседлали лошадей. Два лакея перекинули через плечо ремни крытых носилок. Брендан вскочил на Лепрекона, а Аморе прислуга помогла усесться в дамское седло кобылицы, на которой миледи обычно совершала прогулки верхом в парке Сент-Джеймс.

— Откуда начнем поиски? — неуверенным тоном осведомилась она у Брендана.

— Думаю, пастор Блэкшо направится в безопасное место, туда, куда огонь точно не доберется. Сейчас большинство погорельцев избрали местом временного постоя поля Сент-Джайл и Мурфилд.

— Но от Ньюгейта до них вон сколько добираться.

— Ты права — ближе всех к Ньюгейту Смитфилд. Так что оттуда и начнем! — решил Макмагон.

На рыночной площади скопилось столько народу, что Аморе и Брендан вынуждены были спешиться. Доверив лошадей лакеям, которые несли паланкин, они вместе с Джимом и Уильямом стали обходить пристанище бездомных.

Аморе пристально вглядывалась в людей, пробираясь среди них и прочитывая на десятках лиц одно и то же: скорбь, отчаяние, безысходность… Все пребывали словно в оцепенении, не в силах понять, отчего судьба обошлась с ними столь жестоко. Никто не взывал о помощи. Казалось, они утратили последнюю надежду и веру в избавление от выпавших на их долю страданий.

Иногда между ними попадались бездыханные тела — тех, у кого не хватило сил убежать от стихии. Они были не в счет, пребывая в мире ином. Дрожащими руками леди Сен-Клер приоткрывала мешковину или одеяло, которыми были накрыты умершие, и вглядывалась в их лица. Кого только среди них не было: и стар, и млад, и нищие, и почтенные горожане, и женщины, и мужчины. Сердце Аморе разрывалось от сострадания к этим людям!

Внезапно взор Аморе упал на двух мужчин, тесно прижавшихся друг к другу. Оба спали. Один, словно стремясь уберечь друга даже во сне, обнял его. Подойдя ближе, леди Сен-Клер пригляделась к ним. И в следующее мгновение камень спал с души — Иеремия и Ален!

Она стала энергично махать остальным, подзывая их, и опустилась на колени рядом с лежавшими иезуитом и мастером Риджуэем. Взяв пастора Блэкшо за плечо, легонько тряхнула его. Вздрогнув, Иеремия раскрыл глаза и испуганно посмотрел на нее.

— Мадам… Вы? Но как вы… — пробормотал пастор и тут же, не дожидаясь ответа, озабоченно повернулся к Алену, лежавшему с закрытыми глазами. Аморе обратила внимание, как дрожала рука пастора, когда он приложил ее к груди Риджуэя.

Облегченно вздохнув, Иеремия произнес:

— Хвала тебе, Дева Мария! Он жив!

— А как вы? — спросила Аморе, вглядываясь в дорогие сердцу черты. Пастор Блэкшо, казалось, за эти немногие дни постарел на десяток лет. — Вы не ранены?