боюсь, что симпатии публики будут на стороне этой несчастной… а поскольку Каблуков явно намеревается защищать новообретённую сестру… не мне рассказывать, как всё представят хорошие адвокаты. А уж что из этой истории сочинят писаки и подумать страшно. Создадут новую глобальную трагедь… а не приведи Господь, кто-то решит, что выход-то разумный, воспоследует примеру…

- Что тогда?

- Думаю… достигнем с Каблуковым компромисса. Привезу специалистов. Обследуют…

И выдадут заключение о невменяемости.

Главное, вопрос-то и вправду неоднозначный. Понимала ли Зинаида, что совершает преступление? Несомненно. Она же явилась после покушения на Зою с признанием. И в остальных признавалась, стало быть, осознавала свои действия и их последствие.

Но…

То, что она убивала во благо… с её точки зрения – благо.

- Определим лечебницу с государственной лицензией на работу… с психиатром… со штатным менталистом. Возможно, что-то и получится… - Одинцов вдохнул. – Дождь будет… вот к вечеру – точно. Кости ломит.

- У тебя?

- А то… еще как… знаешь, я думал, вот война закончится и всё станет иначе. Люди будут жить в мире и согласии, в любви к ближнему… что война-то их изменила, заставила осознать, увидеть… понять… а на деле ни хрена она не изменила и не заставила. Они о ней, если так, уже и забыли. Особенно те, кто помоложе. А ещё десяток лет и вовсе…

Он махнул рукой.

- С Зинаидой ясно… Каблукова?

- Похороним… я обвинений выдвигать не стану. Нина тоже…

- А она?

Одинцов обернулся и взгляд его стал серьезен, как никогда.

- Интересуешься, будет ли суд над ней?

- Да.

Взгляд выдержать легко, если не чувствуешь за собой вины. Бекшеев вот не чувствовал.

- Сам понимаешь…

- Не будет.

- Не будет… она с точки зрения закона… или общественного мнения – жертва. Кстати, заявила, что ты на неё давил, что вообще влез ей в голову и внушил всякое… и что я обязан тебя арестовать.

Как Бекшеев и предполагал.

- Я не лгу… и любой менталист подтвердит.

- Да понимаю… а менталист… зачем? Вытащит из неё информацию, но… мы-то и так знаем с большего. Подробности же… что изменят? Да, в теории можно с показаниями менталиста и процесс устроить. Только… - Одинцов потер виски. – Это уже мне обойдётся дорого. Как же… одна воспитанница убила другую, родную сестру, от большой любви. Поверь, у меня достаточно врагов, чтобы эту историю вывернули наизнанку… дерьмо! Лучше б она вышла замуж за своего Толеньку…

- И отравила бы Марию Фёдоровну? А потом кого? Детей Ангелины, чтобы не делиться наследством? Самого Анатолия, когда разочаровалась бы в любви? – Зима подошла сзади. – Извини, что вмешиваюсь, но… я тут с Ольгой побеседовала. Так вот, девчонка – ещё та манипуляторша и истеричка. Нет у неё любви. К Анатолию – точно. К тому, который настоящий и живой. А есть фантазии. И любовь к ним. И желание быть особенной… это же так трагично и стоит сочувствия, неразделённая любовь… потом другие страдания. И третьи. Убивать же она научилась. Так что не ври себе, Одинцов, эта маленькая дрянь рано или поздно всё равно вляпалась бы… мы её просто остановили. Почти вовремя.

Почти.

Маленькое такое уточнение.

И Одинцов вздыхает, соглашаясь.

- В общем… я подумал… есть одно закрытое частное заведение для… тех, кто поведением своим доставляет семье проблемы.

- Она совершеннолетняя, - заметил Бекшеев. – И её нельзя удерживать силой…

- Если не оформить опекунство в виду недееспособности… дерьмо, но иного выхода не вижу. У девочки шок, истерика… ей нужно лечение. Так что пусть и лечится.

Одинцов поднялся и произнёс:

- Отпустить её не могу… убить тоже. Что остаётся?

Ничего.

И Бекшеев был, пожалуй, рад, что выбирать не ему.

- Знаете… в прошлый раз было легче. Кровавей. И страшнее. Но в то же время всё-таки легче… там понятно было всё от и… приговор однозначный или почти. А тут… пострадавшие есть, виновные же…

Он махнул рукой.

- И чувствуешь себя сволочью… хотя тут-то мне не привыкать. Осуждаешь?

- Не рискну, - признался Бекшеев. – Рад, что не мне принимать решение.

- Девчонка рано или поздно выйдет, - Зима опустилась на лавку, на освободившееся место. – Ты ж это понимаешь? Год, два… пять… сколько ты её продержишь? А она умная. И память хорошая. Так что, Одинцов, этот камень к тебе ещё вернётся.

- Если ко мне, то ладно… как-нибудь… не знаю, Зима… вот честно… там бы… раньше… свернул бы шею и все проблемы.

Это признание было сказано спокойно. И Бекшеев поверил, что свернул.

Что возможно, и сворачивал.

- А тут… ладно, как-нибудь разберемся. Свадьба-то когда? Надеюсь, пригласишь?

И ушёл, ответа не дожидаясь.

А дождь начался.

Первая капля упала на макушку. Вторая – за шиворот. А там небо и прорвало. Дождь тарабанил, по-осеннему мелкий и ледяной. И надо бы встать, уйти куда под крышу, а Бекшеев сидел.

- Свадьба… теперь как-то и не обязательно, наверное… перед кем приличия блюсти? – Зима вытянула ноги.

- Передумала?

- Я? Не дождёшься… но вот это всё… вечера, букеты… меню и разное… мне и позвать-то некого… Тихоню вот. Сапожник ещё не откажется, наверное… Одинцов… и высокое общество.

Бекшеев представил себе Тихоню и высокое общество и фыркнул.

- Не обязательно так с размахом, - сказал он. – Можно… к морю вот поехать.

- В Дальний?

- Можно и в Дальний. Скучаешь?

- Не особо. Осенью там тоска и охота повеситься… но да, высший свет туда не попрётся.

- Плохо ты высший свет знаешь… - разговор успокаивал. – Тем паче там санаторий работать начал…

- Вот, заодно и оздоровишься…

- Да я в целом здоров…

- Не спорю.

- И не спорь.

- И не спорю… белое платье не надену. Это будет смешно… и костюм тоже… а если по погоде, то там через пару месяцев только в шубе…

- Без проблем.

- Я не намекаю!

- Да я понял…

- Бекшеев…

- Что?

- Почему мне тебя треснуть хочется?

- Это любовь, наверное, - дождь смывал ощущение грязи, то, внутреннее, которое задержится ещё на пару дней, а потом как-нибудь да переживётся.

- Ну да… хотя… смотришь на Ниночку и страшно становится… от того, какой любовь бывает. Или вот Каблукову… с другой стороны, как по мне, они если и любили, то себя.

- Согласен.

-