А Мейя отвела меня в сторону и сказала, что вскоре пришлет ко мне прислугу с бельем и прочими необходимыми вещами, ведь мне пришлось все бросить. Она добавила, что ее собственная одежда, к сожалению, будет мне великовата, но ее личная горничная одевается весьма прилично, может быть, мне удастся подобрать что-нибудь для себя.

Я предположила, что мы будем ночевать в одной спальне с Фенсером, раз я его «жена». Мейя предложила мне отправиться туда, заметив, что у меня вид «как у маленькой девочки, которую заставили чересчур долго просидеть за обедом». Потом я испытала глубокое потрясение, встретив в комнате с розовыми стенами надменную горничную, которая разложила на широкой кровати целый ворох кружев с розочками и лентами, которыми не побрезговали бы и принцессы из Крейза.

Оставшись в одиночестве, я отобрала несколько предметов попроще, надеясь, что никто из-за меня особенно не обеднеет. Потом попила воды из хрустального стакана, стоявшего подле хрустального кувшина, выглянула из маленького зарешеченного окошка и увидела ветви магнолии. Я пересчитала на них все почки. Не помню, сколько их оказалось. Как бы там ни было, я пересчитывала несколько раз, и число все время выходило разное.

Он долго не появлялся в комнате. Пламя светильника, стоявшего на столе рядом с кувшином, ярко вспыхнуло и заструилось светом, когда он вошел и прикрыл за собой дверь.

— Вот видишь, — сказал он, — пять минут в моем обществе, и ты уже стала соучастницей обмана и побега. Склонна ли ты посетить Китэ?

— Разумеется.

— Почему разумеется? Потому что ты будешь со мной, а ты уже как бы принадлежишь мне и, значит, все прекрасно?

Он говорил без злости, не выражая презрения к моей участи. Судя по тону его голоса, он ощущал такую же пустоту, как я, и пребывал в замешательстве.

— Фенсер, если мое присутствие прибавит тебе хлопот, мне следует остаться, — осторожно проговорила я.

— Мы обсуждали этот вариант, — сказал он. — Я хочу взять тебя с собой. Но смотри, при этом ты угодишь в самую гущу событий.

— Я уже привыкла, — пробормотала я.

— Прекрасно.

— Зачем ты сказал, что я тебе жена? — спросила я, когда он присел и стал стаскивать сапоги.

— Для удобства. Но мы можем сделать так, чтобы это стало правдой.

— Мы никогда этого не сможем. Я состою в своего рода брачном союзе — кронианский обычай. Это не имеет значения, разве что номинально, по закону.

— Понятно. Что ж, ты будешь мне женой по всем статьям, кроме номинальной.

Он сохранил невозмутимость. По каким-то глупым детским соображениям отсутствие более бурной реакции показалось мне тревожным. Или это — обычная для него манера, непринужденная, чуть безразличная? Когда он обнимал меня, стоя под тополями среди разлитой крови и потоков света, я точно знала, что он не отречется от данного слова. Наверное, все уже решено, мне пора умиротвориться и обрести умение владеть собой. Я ушла за ширму и стала раздеваться, у меня дрожали руки. Я не испытывала страстного желания, я позабыла, что это такое. А я сама вызываю в нем желание? Как-то непохоже.

В конце концов я надела шелковую ночную рубашку горничной и потихоньку вышла из укрытия.

Он по-прежнему сидел у стола, скинув сапоги и расстегнув рубашку, но еще не раздевшись. Руки его безвольно лежали на подлокотниках кресла, а глаза уставились в пустоту.

Ужасное гнетущее чувство охватило меня. Быстрыми бесшумными шагами я подошла к кровати, забралась в постель, скрылась среди подушек и одеял. И замерла, будто камень. Пусть думает, что я сплю.

Вот и опять я заплутала среди дорожек в мире взрослых. Я приняла его за другого человека. За того, кем он мог бы стать…

Прошло много времени, я почувствовала, что он рядом со мной в постели, и возвратилась из полубессознательного бессонного состояния, в котором пребывала до тех пор.

И тут же вернулось все: тяжелые размеренные движения Гурца, умелые ласки миловидного Кристена среди диванов и даже мой демон Драхрис — все возвратилось, взбудоражило меня и в наказание принесло способность чувствовать.

Фенсер не походил ни на кого другого. Он плавно погрузился в глубины постели, словно в тихие воды. Я услышала его негромкий голос, живой шепот среди глубин рядом со мной:

— Только завитки русалочьих волос на подушке. — Рука его скользнула и обвилась вокруг моих бедер. — Она отгородилась от меня броней из шелка.

Стоило мне услышать его голос, ощутить прикосновение, как желание тут же проснулось во мне. Я ничего не могла поделать, я повернулась к нему — бездумная морская тварь на вздыбившемся океанском ложе. Он поцеловал меня в губы, а потом принялся твердить мое имя, скользя губами по моей шее, расправляя складки никчемных шелков на груди, по всему телу. Я лежала в ночной рубашке, обнажавшей плечи, впитывая каждой клеточкой кожи тончайшие изысканные ласки, уже не зная, где я нахожусь, и мне казалось только, что оба мы погребены в толще белой темноты. А когда он обнимал меня, когда тяжесть его тела придавила меня и он проник внутрь, неся наслаждение себе и мне, я не видела его лица и только чувствовала, как прижимается ко мне его тело, и все его тепло, и хлынувший поток, растворение и погружение обратно, в прохладу черного моря.

Я лежала в его объятиях. Движение ночи прекратилось, но до меня по-прежнему доносился шум моря, вселенских вод, и еще шепот прибойной волны крови, слышный только мне одной.

— Арадия, — проговорил он так тихо, что я едва расслышала, — милая, хочу предупредить тебя на всякий случай: иногда мне снятся дурные сны. Ты не… пусть тебя это не пугает.

Кто ты, неведомый знакомый незнакомец, сородич мой, человек иного пола, иного племени земного, даритель наслаждения, пламенное тепло, что обнимает меня и укачивает на пути среди ночных морей?

Я спала, не зная, что ему снится.

Я спала так, будто мне не нужно больше просыпаться.

3

На заре я проснулась и увидела его. Мы долго лежали, глядя друг на друга. Я не испытала удивления, оказавшись вместе с ним. Хотя и не забыла о сомнениях, мучивших меня накануне вечером.

Потом он улыбнулся и привлек меня к себе. Он поцеловал мои волосы и, уткнувшись в них, проговорил:

— Никаких снов. Ты просто волшебница.

— Как будто ты не знал, — ответила я.

— Что ты меня приворожила? Ну как же я мог не знать об этом? — Он обнял меня. — Поколдуй еще. Может, тебе и удастся меня спасти. Если я того стою. — И позже, после паузы: — Нужно как-то искупить все, что я наделал.

— Ты освободил Ирменка, желая загладить вину? — спросила я.

— Да Я совершил приношение богам. Жизнь чистого доброго человека, вырванная из ада на земле. Ты видела, какой он. Он может даже убивать, не совершая при том греха. Одним богам известно, что я имею в виду. Но сам я увяз по горло. В смертях. О нет, не когда убивал на войне, будучи солдатом, но те, другие жизни… — Он резко смолк, а на улице среди ветвей магнолии запела птица. — Ты позволишь, — спросил он, — рассказать тебе об этом на Китэ? И ты поведаешь мне историю своей жизни. Я ничего о ней не знаю. Ты была девочкой, потом беловолосой принцессой, а теперь… теперь ты такая, как на самом деле.