столом. Но сегодня мы берём старт, мы будем разгоняться как планер под горку, и мы взлетим, воспарив над горными высями, встав вровень с древними княжескими Родами нашего древнего государства. Время на разгон — год, дети мои. Отныне и вовеки в Род принимается на правах младшей семьи — ветвь достойных Кимов. Отныне они обретают право вести свою летопись под гербом Рода Сергеевых, став Сергеевыми-Ким.

Дед замолчал, внимательно вглядываясь в отца моей жены, стоявшего вытянувшись в струну, бледного, с горящими глазами, полыхающими эмоциями сбывшейся мечты. Из за спины деда выплыла бутылка наполняя его рюмку новой порцией. Василий, оставив только свою бледную улыбку, еле различимую при свете подшатёрных плафонов, стёрся из пространства и не отсвечивал. Дед коротко кивнув продолжил: — «В силу Закона официальная церемония состоится ровно через год с сего дня и будет вашим оициальным праздником Обретения.

— Во Славу Рода! — торжественно произнёс Александр Владимирович, а его жёны склонились в корейском поясном поклоне, сложив руки на животе, тем самым показывая неразрывность крови.

— Во славу Рода! — произнёс дед, пригубив рюмку, — Теперь ты, мой старший сын. Евгений твоими стараниями, твоим стремлением преодоления терней старой вражды. Признаю, был ты прав сын, забрав маленького сына в далёкую Корею. Прав, пойдя против родительской воли, женившись на Ольге. Отныне и вовеки ты обретаешь право Младшего Рода Сергеевых, и все последующие мальчики рождённые в освящённой, нашей церковью, браке будут наследовать уже Главе Младшего Рода. Официальная церемония в силу Закона будет проведена ровно через год от сего дня и станет праздником Становления.

— Во славу Рода! — воскликнул в ошеломлении отец, а мама коротко, по военному, поклонилась деду.

Сделав очередной глоток, Лев Кондратьевич, Глава Рода Сергеевых, истинный Глава, я это сейчас почувствовал печёнкой, как и легкий ветерок своей щекой, он сейчас смотрел прямо на меня, заставляя внутренне напрячься, от пришедшего понимания. Игры кончились и мне это не мерещится в горячечном бреду. Всё взаправду...Блин!

— Юрий Евгеньевич, внук мой. Юный Князь Российский и мой наследник. В твои руки через год перейдёт бремя правления Родом и Охотским Княжеством. И быть посему. — дед махнул остатки водки, с удовольствием крякнув, улыбнулся, и я почувствовал его эмоции полыхающие любовью и гордостью.

— Во славу Рода! — гаркнул во всю силу своих лёгких, отмечая краем глаза склонившуюся в поклоне Хёну.

— Во славу Рода и нашей Державы, — дед наконец то поставил рюмку и сел, — вот теперь можно и всласть покушать, отодвинул он парящую в воздухе бутылку, подавая всем присутствующим весть, что пир только начинается. Я же повернулся к Софии с желанием спросить. имеются у нас перемены на стол или мне доставать всё из близкого-далёка. К столу шли девушки в белых передниках с подносами в руках.

— Ну вот, — с облегчением вздохнул, отгоняя от себя призрак позора, вот честное слово как-то и не думал о том застолье может затянуться, — теперь точно, всё будет хорошо, — прошептал себе под нос.

Глава 24

— Мой царственный брат! Как поживает Архидемон Людовик, царствующий на людском троне. Мне тут поведали, тебе голову отрубили? — пустота посреди залы, именуемой спальней императора, гремя камнепадом, изрыгала из себя багровые всполохи складывающиеся в звуки речи.

Монарх, с ночным колпаком на голове, из-под которого выбивались соломенные кудряшки, лениво поднял голову, оторвав её от подушки. Вглядываясь сквозь кисею балдахина огромной кровати, он сонно щурился на багровые всполохи, летающие росчерками молний, постепенно укладывающихся в крылатую фигуру.

— О родственничек пожаловал в мою скромную обитель. Неужели соскучился по своей многохвостой жене? — Людовик, двадцать какой-то. А это был именно он, Император Франции за номером, впрочем, он уже сам давно не помнил какой у него порядковый номер. — Давай заходи, нечего в преддверии висеть, не боись, не обижу младшенький.

Багровые всполохи сменились чернотой, из которой, сделав изящный шаг, на ковры огромной спальни, шагнул импозантный мужчина в длиннополом фраке.

— Горгонду я оставил на ледяных пиках Вечных гор, а так да, скуку свою удовлетворил. Повидал. Наказал. Озадачил. — мужчина сел на сформировавшийся из черного тумана стул, — так что, я к тебе, мой старший, и непутёвый брат.

— Ну да, ну да. — Людовик выполз из-под одеяла. На карачках дополз до края кровати, и наконец спустившись, по малой приставной лестнице, уселся напротив гостя в вытянутое из подпространства кресло. — Я вот сразу понял, соскучился младшенький братишка. Так чего припёрся? Выкладывай не держи в себе.

— Ну как бы это? С чего бы начать, — мужчина в чёрном фраке демонстративно нахмурился — моей человеческой жене, пусть и самой слабейшей среди всех жён, но в боевой ипостаси... Один русский школьник десницу, прямо вместе с коллекционным мечом, отсёк.

— Меч конечно жалко. А ко мне то зачем? Я твоей Мазари руку обратно выращивать не собираюсь, она у меня любимый подсвечник упёрла, — Людовик картинно всплеснул руками, смешно взмахнув расклёшенными рукавами ночной рубахи, — не буду даже не проси.

На краткий миг фигура в черном фраке выросла раз в пять, нависнув над Людовиком. Огромный рогатый демон с мордой льва и высоким лбом, из которого торчала вторая пара малых рогов Хаоса полыхнул двумя парами глаз. Ещё миг и на туманном стуле снова сидит брутальный мужчина в длиннополом фраке.

— Вот можешь вывести из себя, не отнять, — мужчина покачал головой, даже не скрывая своего раздражения, шаря глазами по шее брата, вновь лелея старинную мечту, — маленькая Мазари покинула меня, может повезёт и твой сомирник найдёт её тушку на вершине горы в стране вечного льда. Надоела мне своей глупостью. Припёрлась, понимаешь, рассказать, что солнце встало.

— Подожди, — хозяин спальни утратил придурашливое выражение, — Мазари мертва, потеряла руку в битве со школьником… Оставившим её тело на вершине горы… А Горгонду ты отправил на его поиски. Так зачем ко мне припёрся? подсвечник принёс?

— Заканчивай придуриваться. В твоём мире чародей нарисовался. Пока ты тут бухаешь и фавориток трахаешь, он уже катком проехал по гвардейскому офицеру из стражи моего гарема. Обезопасил себя, сделав столицу Корё Святым Градом. Напугал до мокрых штанов Горгонду, и в прямой битве положил Мазари со свитой. — Мужчина уже стоял, наклонившись над сидящим братом, — у него МЕЧ, тот самый меч, который смерть нам несёт, окончательную и бессрочную.

—