Невозможно описать все удовольствие, которое испытал король, улучив столь драгоценное сокровище; обратившись к брату Марциеллы, он сказал, что Чьоммо был куда как прав, хваля ее красоту, и что теперь, лично убедившись в истинности более двух третей сказанного о ней, он считает ее более чем достойной быть его женой, если она согласится принять скипетр его королевства.

«О если бы угодно было это звездам, — ответила со вздохом Марциелла, — и я могла бы служить как рабыня твоей короне! Но разве не видишь ты на моей ноге эту золотую цепь, на которой держит меня сирена как пленницу? Когда я слишком увлекаюсь земным воздухом и задерживаюсь на берегу дольше положенного, она тянет меня назад и держит на морском дне в роскошном рабстве, окованной золотом». «Так неужели нет способа, — спросил король, — вызволить тебя из рук сирены?» «Средство есть, — отвечала Марциелла, — перепилить цепь беззвучной пилой и расковать меня». «Подожди до утра, — сказал король. — Я принесу эту штуку и возьму тебя к себе во дворец, где ты станешь моим правым оком, зрачком моего сердца, хрусталиком моей души».

И после того как они, подав друг другу руки, обменялись залогами любви, она вернулась на середину моря, а он — попал в середину огня, да такого, что не мог найти ни часу покоя в течение суток.

А когда эта арапка Ночь принялась танцевать «туббу-катуббу»[499] со звездами, он вышел на воздух и, не смыкая глаз, бродил и бродил, пережевывая челюстями памяти красоту Марциеллы, обсуждая со своей мыслью дивное диво ее волос, чудеса уст, достойные изумления деяния ее ножек, и, испытывая золото ее грации на пробном камне рассудка, оценивал ее в двадцать четыре карата. Он клял Ночь за то, что она медлит и не убирается прочь со своей блестящей вышивкой звезд, хулил Солнце, которое все ленилось прибыть в карете света, чтобы одарить его дворец вожделенным богатством, чтобы внести в его комнаты золотую жилу, рождавшую жемчуга, жемчужную раковину, которая дарила цветы.

И пока он так плавал по морю мыслей, думая о той, что обитала в море, передовые отряды Солнца уже проторили путь, по которому ему предстояло выступить в поход во главе армии лучей. Король оделся как подобало и вместе с Чьоммо направился к берегу, где, вновь увидев Марциеллу, спилил собственными руками цепь с любимой ножки, а одновременно возложил иную, более крепкую цепь на собственное сердце и, посадив верхом на своего коня ту, которая была наездницей его души, поскакал с нею во дворец. И здесь Марциеллу встретили собравшиеся по королевскому приказу все прекрасные женщины той страны, приветствуя и почитая ее как свою госпожу.

И когда было устроено брачное торжество, со множеством смоляных бочек для освещения ночи, повелел король, чтобы присоединили к тем бочкам и Трокколу, в расплату за коварство, которым она желала извести Марциеллу. Призвав к себе Лучету, он предоставил ей и Чьоммо жить, как подобает богатым господам. А Пучча, изгнанная из королевства, пошла по миру нищенкой и, за то, что пожалела крошку от лепешки, никогда более за всю жизнь не ела до сытости хлеба; ибо так угодно Небу, что

кто милости не имеет, тот ее и от других не получит.

Семеро братьев покидают родительский дом из-за того, что их матушка не может родить дочь; она же наконец рождает ее. Сыновья ожидают от матери известия и знака, но, так как она по ошибке дает им ложный знак, уходят бродить по свету. Сестра, когда вырастает, пускается на поиск братьев, находит их, и после многообразных приключений все вместе возвращаются домой богатыми

Рассказ о двух лепешках, как изрядно нафаршированная лепешка, угодил вкусу всех слушателей, которые еще долго облизывали пальчики. Но Паола уже изготовилась рассказать очередную историю; и вот знак, поданный князем, подобно взгляду волка, лишил всех дара речи, а она начала свою повесть:

Кто делает приятное другому, тот и сам получает приятное; благодеяние есть наживка дружбы и крючок привязанности. Кто не сеет, тот не жнет, и прекрасный пример тому Чулла подала вам на первое, а я подам другой пример на сладкое, при условии что вы будете помнить реченное Катоном: «За столом много не говори». Итак, сделайте милость, предоставьте мне на малое время ваши уши, и пусть Небо подаст вашим ушам всегда слышать только добрые и приятные вещи.

Жила в прежнее время в селении Ардзано[500] добрая женщина по имени Яннетелла, которая каждый год приносила по мальчишке, пока наконец дошло до семи, и можно было уподобить их флейте Пана[501] из семи дудочек, одна другой меньше. И они, только переменив первые уши[502], сказали своей матушке, которая была в очередной раз беременна: «Знай, матушка: если ты, имея столько сыновей, не родишь нам хоть одну сестру, мы покинем навсегда этот дом и отправимся бродить по свету куда глаза глядят, как птенцы дрозда».

Матушка, услышав такую недобрую весть, стала умолять Небо выгнать у них из головы эту затею и не лишать ее семи бесценных сокровищ, какими были для нее сыновья. И вот, когда пришел час расставания, сыновья сказали матушке: «Мы будем жить на вон том холме, над кручей, что ты видишь прямо перед собой. Родишь мальчика — брось в окно чернильницу и перо, а родишь девочку — брось ложку и веретено[503]. Если увидим знак, что родилась девочка, вернемся домой и проведем всю оставшуюся жизнь под твоим крылом; а если увидим знак о мальчике, то забудь, что у тебя были сыновья, а можешь нас звать твоими перьями».

Итак, они ушли; а Яннетелла по воле Неба разродилась прекрасной девчушкой. И так она была ошеломлена и рассеянна, что перепутала, что ей наказали сыновья, и выбросила из окна чернильницу и перо. Увидев знак, братья тут же пустились в дальнюю дорогу, шли, шли и наконец на четвертый день пришли в некий лес — где под звук весеннего разлива, исполнявшего контрапункт на каменных глыбах, деревья отплясывали «мпертекату»[504], — а в самой гуще леса стоял дом орка. Этому орку однажды, пока он спал, некая женщина выцарапала глаза, и поэтому он столь был враждебен к женскому полу, что, когда ему удавалось захватить какую-нибудь женщину, сразу ее съедал.