приписывается авторство книги «Юста Тивериадского летопись царей Иудеи в виде генеалогии», представлявшей собой историю еврейского народа от Моисея до царя Агриппы, то есть во многом дублировавшую «Иудейские древности». Или, наоборот, это «Иудейские древности» в чем-то дублировали «Юста Тивериадского летопись», что вызвало раздражение автора последней и побудило его в отместку написать свою версию «Иудейской войны».

Кстати, вопрос о том, когда именно происходила перепалка между Юстом и Иосифом, является принципиальным, так как может поменять многие принятые представления о датировке выхода в свет сочинений Иосифа Флавия.

Большинство исследователей относят публикацию первого законченного варианта «Иудейских древностей» к 93 году. «Жизнеописание» же, соответственно, появилось незадолго до трактата «Против Апиона» или же сразу после него, то есть примерно в 95 году. Но в «Жизнеописании» Иосиф говорит об Агриппе Втором как о покойном, а по общепринятой версии этот последний потомок Ирода Великого скончался в 100 году.

Но если последняя дата верна, то автобиографию Иосиф написал уже в самом начале II века н. э. И как это совместить с тем, что он на страницах «Жизнеописания» ни словом не упоминает сменивших Домициана на троне Нерву и Траяна, а наоборот, рассыпается в подобострастных комплиментах тому же Домициану и его супруге, явно относясь к ним как к ныне здравствующим?!

Для разрешения этих вопросов обычно предлагается считать, что на самом деле Агриппа скончался еще в 93 году, так как после этого неизвестно ни одного документа, в котором он упоминался бы, а 100 год в качестве даты его смерти мог быть выбран условно.

Безусловно, если бы до нас дошли сочинения Юста, мы бы обладали двумя разными взглядами на события 66–73 годов и, возможно, многие наши представления о них изменились. Но мы обречены смотреть на Иудейскую войну глазами Иосифа Флавия и даже о взгляде Юста знаем исключительно с его слов.

Любопытно также и то, что хотя его «Жизнеописание» не является автобиографией в строгом смысле этого слова, это по большому счету единственное дошедшее до нас произведение этого жанра той эпохи, хотя, понятное дело, их было более чем достаточно и у евреев, и у римлян.

Но, несмотря на достаточную живость письма и весь полемический задор, «Жизнеописание» не нашло широкого читателя ни среди современников Иосифа, ни тем более среди потомков, хотя, вероятно, и предотвратило гнев против него Домициана.

Сегодня даже историки воспринимают эту книгу скорее как своеобразное дополнение к «Иудейской войне». Чего, безусловно, не скажешь о другом, подлинно захватывающем и сохраняющем свою актуальность и в наши дни творении Иосифа — трактате «Против Апиона».

* * *

Лион Фейхтвангер, пытаясь реконструировать жизнь Иосифа и заполнить множество лакун в его биографии, в романе «Настанет день» выстраивает свою версию того, что подтолкнуло его героя к написанию этого трактата.

По его весьма правдоподобному предположению, «Иудейские древности», возможно, вызвали раздражение у римской и греческой знати, но зато с восторгом были встречены той нееврейской публикой, которая склонялась к переходу в иудаизм или в христианство, а еще больше — евреями.

Теперь он снова стал для них героем, тем великим писателем, который вернул униженному народу чувство собственного достоинства, и за это многие готовы были простить ему то, что считали предательством. По Фейхтвангеру, сын Иосифа, названный в честь деда Маттафием (на самом деле о таком сыне нам ничего не известно и сам Иосиф его не упоминает), влюбляется в знатную юную римлянку Цецилию, а та со слов своего учителя пересказывает ему слова известного лидера александрийских белобашмачников-антисемитов[67] Апиона и начинает издеваться «над его принадлежностью к дикому, грязному, чудовищно суеверному племени».

Когда Маттафий пересказывает этот разговор отцу, тот вспоминает о своем давнем столкновении с Апионом, бывшим ректором Александрийского университета, невольно мысленно возобновляет с ним давний спор и, в конце концов, усаживается писать свой трактат. По версии Фейхтвангера, Иосиф писал трактат на одном дыхании, в полемическом запале и, закончив его за две недели, тут же понес к издателю. Когда же он стал читать трактат вслух, тот в какой-то момент не выдержал и вырвал у него папируск из рук, заявив, что Иосиф слишком медленно читает…

Суть трактата Фейхтвангер передает следующими словами: «Он видел их перед собою — белобашмачников, антисемитов, этих огречившихся египтян, Манефонов и Апионов. Важные и надутые, стояли они перед ним, а он крушил их и громил, — их самих и их доводы, — расточал их в прах, и они исчезли без следа! Слова захлестывали его, он едва мог сладить с их потоком, и, записывая, одну за другой, эти блестящие главы, он думал о египетской гречанке Дорион и ее сыне Павле — их обоих похитили у него Апион и Манефон. Он ядовито высмеивал этих гречишек, пигмеев, которые не имеют власти ни над чем иным, кроме милых, легких, зыбких, элегантных, изысканных слов. И он противопоставлял им истинных греков, великих греков, таких, как Платон и Пифагор, которые знали евреев и ценили их, а в противном случае разве включили бы они в свою философию элементы еврейского вероучения?

Сокрушив, таким образом, своих противников, Иосиф поверх всех этих „нет“ водрузил огромное, страстное, сияющее „да“. Ни малейших следов не осталось от его всемирного гражданства. Всему, что он с таким трудом подавлял во время работы над „Всеобщей историей“, всей безмерно гордой любови своей к своему народу, он дал теперь излиться в этой книге. В пылких словах превозносил он благородство своего народа. Задолго до того, как греки еще только появились на свет, у пего уже была своя мудрость, своя литература, свои законы, своя история. За тысячу лет до Гомера и Троянской войны у него уже был свой великий законодатель. Ни один народ не чтит божество чище, чем еврейский народ, ни один народ не питает столь глубокой любви к нравственности, ни один не владеет столь богатою литературой. Из десятков тысяч наших книг мы составили канон, только двадцать две отобрали мы из этих тысяч, тысяч и тысяч, и эти двадцать две книги мы соединили в одну. Но зато в какую книгу! В Книгу книг! И мы — народ этой Книги. О, как мы любим ее, как читаем, как толкуем! Эта Книга — все содержание нашей жизни, это наша душа и наше государство. Наш бог являет себя в незримом обличии — он открывается в духе, в этой Книге»[68].

Все это прекрасно написано, но следует сказать сразу: мы не знаем, что стало триггером, подтолкнувшим Иосифа к написанию «О древности еврейского народа. Против Апионов». Так называется этот трактат полностью, а его краткое название «Против Апиона» впервые встречается только у блаженного Иеронима, то есть в IV веке.

Само употребление