Оставив меня возмущаться, Костя встает и уходит в туалет. А у меня вдруг вибрирует в кармане телефон. Ян Пахомов (синяя галочка рядом с именем) опубликовал новый пост в инстаграм. Так вот зачем ему понадобился мой телефон – на свой аккаунт меня подписать.

Я открываю уведомление.

Я и к уведомлению-то не была готова. А еще меньше – к тому, что увижу.

На фото Ян и Тим. Сидят на одной скамеечке за роялем, смотрят куда-то мимо объектива, смеются.

Господи.

“Знакомьтесь, – пишет Ян, – это Тим. Мы его похоронили сегодня. Он умер из-за меня. Из-за того, что я… Молчал. Кинул его. Продал. Думал, вся эта мишура важнее. А теперь. Не могу больше молчать. Тим, Тим, Тим. Мне много лет говорили, кого можно любить. Тебя было нельзя. И я слушал. Слушал и кивал. Прости. Я всем расскажу, каким ты был. Прекрасным. Невыносимым. Я буду играть твою музыку. Мой следующий тур.”

Я не дочитываю, потому что вижу под постом комментарий Аниты. “Я тоже жалею о многом, – пишет она. – Столько времени просрала! А потом еще тупила, пока не догадалась, что можно же просто заплатить и…”

Когда же он кончится, этот день, полный удивительных открытий. Не дожидаясь, пока вернется Костя, я мчусь к Яну.

Он открывает не сразу, долго стоит за дверью. Я слышу его сбивчивое дыхание. Потом замок щелкает, дверь распахивается. Он в том же костюме, что был на поминках, только носки почему-то снял. Из-под черных брючин выглядывают иссиня-бледные узкие ступни. Тим Бертон какой-то.

Он закрывает дверь и, не оборачиваясь на меня, пошатываясь, бредет в гостиную. Я видела его сто тридцать четыре минуты назад. Видимо, все это время он пил.

Вхожу в гостиную – и вижу Аниту. Вот уж кого не ожидала встретить. Но даже хорошо, что она здесь, хотя она, как видно, мне не рада.

– Удивительная наглость. Как ты вообще посмела прийти сюда? – шипит на меня она.

– Хочу спросить тебя о том же, – не задумываясь отвечаю я. – Причем выберу, пожалуй, те же выражения, что и ты. Ян, ты вообще в курсе, что она сделала?

Ян кое-как взбирается на высокий барный стул и, скособочившись на нем, пьяно качает опущенной ниже плеч головой.

– Послушай, это важно. Те, кто избил Тима. Помнишь, мы решили, что Дервиент прислал тех придурков. Мы ошиблись. Их прислала она. Просто заплатила кое-кому. – Я рисую в воздухе кавычки. В конце концов, почему им можно, а мне нет?

Ян поднимает на Аниту тяжелый взгляд. Только теперь я замечаю, каким кровавым стал белок его глаз.

Я жду, что Анита начнет отпираться, но снова ошибаюсь.

– А чего ты смотришь-то так на меня? – вдруг кричит она ему. – Думаешь, можно меня трахать, а самому бегать по мальчикам? Я действовала исключительно в твоих интересах, понятно?! Еще и отпраздную сегодня!

Ян слезает со своего стульчика, медленно, все так же пошатываясь, идет к ней через всю комнату, берет ее за предплечья, будто подушку, которую нужно взбить, – и она, как подушка, покорно замирает в его руках. Он долго, чуть откинув голову, вглядывается в ее лицо, будто картину рассматривает, – и вдруг отвешивает ей звонкую оплеуху. Я бы на ее месте, наверное, отлетела в противоположный угол комнаты, но она стоит как ни в чем не бывало на своих высоченных каблуках. Может, потому, что он продолжает крепко держать ее второй рукой.

Он снова замахивается.

– Ян, – тихо окликаю его я, – не надо, отпусти ее. Пусть лучше уйдет.

Ян упрямо мотает головой, но руку разжимает, и Анита исчезает из комнаты – молча, без дальнейшего скандала, даже не взглянув на меня.

Ян вытаскивает из кармана телефон и набирает чей-то номер.

– Михаил Николаевич? Ян Пахомов беспокоит, – говорит он совершенно трезвым голосом. – Звоню сообщить, что Анита со мной больше работать не будет. Выплачу все, что положено.

Несколько секунд он слушает, что отвечает ему невидимый Михаил Николаевич, а потом отвечает:

– Ну, ясно. Ничего другого и не ждал. Жду вас.

Он кладет телефон на барную стойку экраном вниз. Никогда не видела, чтобы люди так быстро трезвели. Минуту назад шатался, а теперь собранный, как пружина. Только глаза по-прежнему ярко-красные.

– Сейчас агент мой приедет, – говорит он мне и, элегантно вытянув босую ступню, присаживается на тот же стульчик, с которого только что с трудом сползал. – Думаю, с адвокатом. Будем договора расторгать. – Он смешно кривится, чуточку картавит, и я догадываюсь, что это он передразнивает незнакомого мне агента. – Побудешь со мной?

С полчаса мы увлеченно обсуждаем, кто чем займется теперь, когда наши карьеры накрылись. Хотя обсуждать тут особенно нечего. Ян планирует попутешествовать по Европе. Давно собирался, деньги есть, а вот время все никак выкроить не мог. Я, пожалуй, тоже попутешествую – в пределах Перми. Времени у меня тоже сколько угодно, а вот с деньгами теперь будет напряженка. Неясно даже, где теперь жить, а к мысли о работе я вообще не знаю, как подступиться.

Адреналин потихоньку выветривается, разговор угасает, и Ян перемещается за рояль. Впервые вижу, кстати, чтобы у кого-то дома был рояль. Кто знает, может, существуют люди, у которых в гостиной небольшой такой органчик в уголке? Найти бы таких и устроиться к ним – пыль с органчика стирать.

Откинув крышку, Ян ненадолго замирает, закрыв глаза, положив руки на клавиши, а потом начинает играть. Он то и дело ошибается, переигрывает, повторяет некоторые фрагменты, пока наконец я не узнаю в музыке ту самую фотографию, на которой они сидят у этого рояля, Ян и Тим, не смотрят друг на друга, кому-то о чем-то смеются…

Я вспоминаю, как отвратительно неловко было смотреть на них вместе. Я никак не могла понять, как можно так касаться друг друга, как они способны так долго терпеть чужое дыхание у своего лица. Нестерпимо. Как они смогли отказаться от этого?

– Тим знаешь как говорит? – Ян отрывается от клавиш, оборачивается ко мне. – “Если очень боишься что-то потерять, потеряй это и перестань уже бояться”. Сижу и понимаю: мне теперь абсолютно похуй. Тим прав. Я больше не боюсь. Что там этот скажет, что там он расторгнет. Тим постоянно прав. Аж бесит. Выпьем.

Ян встает из-за рояля, наливает виски себе и мне. Так положено – выпить, когда кто-то умер и ты его вспоминаешь.

Но выпить мы не успеваем. Трещит звонок. Пока Ян открывает агенту, я недоумеваю: неужто нельзя было поприятнее звук выбрать для звонка?

Понятия не имею, как быть. Наверное, нужно было бы исчезнуть, не привлекая к себе внимания. Однако пока я раздумываю, какое поведение будет сочтено приемлемым, Ян возвращается, за ним входит высокий мужчина – темно-синий костюм из тонкой шерсти, неправдоподобно вертикальный седой ежик.