Но у Сэма, кажется, были другие намерения.

— Проходите, — сказал он, и его голос разорвал царившую в баре тишину. — Садитесь сюда, поближе к огню. — Он придвинул ей стул. — Будет вам чашка кофе, если хотите, но, может быть, все-таки попробуете виски с имбирным вином. По-моему, это самый согревающий напиток в мире.

— Хорошо, — согласилась Кэрри.

Она села, сняла перчатки, расстегнула пальто и протянула руки к огню. Сэм подошел к стойке, хозяин оторвался от телевизора и принял заказ. А потом, как водится в провинциальных барах, они с Сэмом начали неторопливый разговор такими тихими голосами, точно делились секретами.

Кэрри сняла меховую шапку, положила ее на стул рядом с собой, поправила примявшиеся волосы, и в этот момент почувствовала, что сидящий у окна старик пристально смотрит на нее. Слезящиеся глаза сверкали негодованием, и Кэрри догадалась, что в «Герцогском гербе» женщина — редкий гость. Она попробовала улыбнуться старику, но тот только пожевал губами и снова уткнулся в свою кружку.

Между тем беседа за стойкой продолжалась. Сэм стоял спиной к ней в классической вальяжной позе человека, пришедшего в свой паб, — нога на латунной перекладине, локоть на полированном прилавке. Бармен, не переставая разговаривать, неторопливо обслуживал его и то и дело посматривал в телевизор, прислушиваясь к тому, что там говорят.

Кэрри наблюдала за ними, откинувшись на жесткую спинку стула и вытянув ноги. Этим утром она узнала Сэма с новой стороны. Всего каких-нибудь три-четыре дня назад этот человек ступил на порог их дома. Дурная погода вынудила его остаться, и он без видимых усилий и деланной непринужденности вошел в их разношерстную компанию… Как вошел бы верный, испытанный друг дома.

Кэрри вспомнила, как охотно, не ожидая просьб, брался он за скучные повседневные дела. Таскал огромные корзины с поленьями, загружал углем ведерко, выгуливал Горацио, разделывал жареного фазана и даже потрошил лосося, которого всучил Элфриде торговец, продающий свежую рыбу прямо из своего фургона. Сэм безропотно убирал снег, возил в супермаркете тележки с покупками, пополнял винный погреб Оскара и, наконец, привез рождественскую елку. Более того, ловко установил ее на шаткую деревянную подставку, а также распутал и подключил электрическую елочную гирлянду, с которой всегда столько мороки.

За этот подвиг Оскар был особенно ему благодарен.

Когда Элфрида решила продать картину, Сэм и тут оказал ей неоценимую услугу — неведомо откуда извлек, как кролика из шляпы, сэра Джеймса Эрскин-Эрла. Когда же затея кончилась неудачей и выяснилось, что картина поддельная, Сэм страшно огорчился. Будто в том, что Элфридино сокровище гроша ломаного не стоит, есть и его вина.

Сэм был из тех людей, которых невозможно не полюбить. У них с Оскаром, человеком весьма проницательным, сразу же установились такие близкие, дружеские отношения, будто и не было разницы в возрасте. Если они оставались вдвоем, им всегда было о чем поговорить — Оскару нравилось вспоминать те времена, когда он мальчиком проводил летние месяцы со своей бабушкой в Корридэйле. Он столько всего знал и о здешних жителях, и о самом этом крае, что мог снабдить Сэма множеством самых разнообразных и полезных сведений о месте, где тому предстояло жить и работать.

Оскар откровенно радовался обществу человека, так не похожего на него самого и, тем не менее, сразу к себе располагающего. Он восхищался счастливой карьерой Сэма. Мальчик из Йоркшира, он преуспел в своей профессии, работал в Лондоне и Нью-Йорке, а теперь не побоялся взяться за восстановление фабрики. Оскар еще помнил, какие прочные и ноские твиды сходили с мактаггертовских ткацких станков, и теперь его изумляло все: и грандиозные проекты, составленные компанией «Старрок и Суинфилд», и чудеса современной технологии, и дорогостоящие станки, заказанные в Швейцарии, и планы сбыта высококачественной продукции, и программы переподготовки рабочих и служащих — самого ценного достояния старой фабрики.

Время от времени, переделав все дела, Оскар с Сэмом отправлялись в гольф-клуб или в паб в Кригане, чтобы за дружеской беседой в мужской компании пропустить глоток-другой горячительного.

Элфрида, в свою очередь, тоже была очарована нежданным гостем. К тому же она никогда не могла противиться обаянию привлекательного мужчины, особенно если он умел смеяться ее шуточкам и был способен приготовить настоящий сухой мартини. О Люси и говорить нечего: однажды, когда Кэрри пришла к ней на чердак, чтобы поцеловать ее на ночь, Люси призналась, что считает Сэма почти таким же красивым, как Мел Гибсон.

Кэрри, которой было приятно это слышать, спросила:

— Значит, он тебе нравится?

— Да. Он замечательный, и с ним так легко. Обычно я смущаюсь, когда разговариваю с отцами моих подруг и вообще с мужчинами. А Сэм вроде дядюшки, которого знаешь всю жизнь, или старшего друга.

Да, так было. Так бы и оставалось, если бы не то, что случилось вчера.

И сегодня утром.

На самом-то деле ровно ничего не случилось. Бродя за Сэмом по холодному пустынному зданию фабрики, по заброшенным залам и красильным цехам, Кэрри увидела его другими глазами. Описывая разрушения, причиненные зданию во время наводнения, излагая планы на будущее, приводя цифры, от которых у Кэрри кружилась голова, он говорил уверенно и внушительно. Один-два раза он пытался объяснить ей производственные тонкости процессов прядения и ткачества, но она мало что понимала, будто он говорил на чужом языке. Она досадовала на свою тупость, чувствовала робость и смущение, зато Сэм, попав в родную стихию, удивительно преобразился — он был уже не тот милый, добродушный незнакомец, что появился в их доме несколько дней назад, но человек, облеченный властью, человек, с которым нельзя не считаться и, более того, на пути которого вставать не стоит.

Наконец, Сэм подошел к ней, неся стаканы с напитками и два пакетика с земляными орешками. Водрузив все это на стол, он придвинул свой стул.

— Прошу прощения, — сказал он. — Немного поговорили.

— О чем?

— О футболе. О рыбалке. О погоде. О чем еще?

Для себя Сэм взял пинту темного пива. Подняв высокий стакан, он сказал:

— Slainte.

Их взгляды встретились.

— Этот язык мне незнаком.

— На гэльском это значит «ваше здоровье».

Кэрри отпила глоток и торопливо поставила стакан.

— Очень крепко!

— Лучшее средство, чтобы согреться на морозе.

— А какая ожидается погода?

— Будет оттепель. Вот почему наш приятель приклеился к телевизору. Ветер меняется на юго-западный, он принесет сюда теплые воздушные потоки.

— Значит, снежное Рождество отменяется?

— Вместо снежного и морозного будет снежное и сырое. Дорога на Инвернесс снова откроется.

— И вы сразу исчезнете?

— Нет, — он покачал головой. — Меня пригласили на Рождество, и я остаюсь. Да и ехать-то мне некуда. Но на следующий день после Рождества я с треском хлопнусь с небес на землю, соберу пожитки и… в путь. — Он грустно улыбнулся. — У меня такое чувство, будто каникулы кончаются и надо снова идти в школу.