Тибо Шампанский рухнул наземь и, корчась от боли, попытался встать на ноги.

— Зачем призываешь к оружию, Бернар? Разве не ждал ты с нетерпением этой встречи? Разве не жаждал самолично искоренить меня? — незнакомым чужим голосом заговорил Федюня. — Не их оружию бороться со мной.

Бернар из Клерво стоял ни жив ни мертв, глядя, как невидимыми огненными змеями извиваются вокруг мальчишки вихри странной, неведомой силы.

— На тебя, Господи, уповаю! Да не посрамлюсь вовек! — гордо произнес он, выпрямляясь.

Когда-то в юные годы он, как и родич его, де Пайен, готовился стать рыцарем, но иная стезя позвала для иной схватки. И вот пришло время его битвы.

— Не приближайтесь! — глухо проговорил Бернар, поворачиваясь к рыцарям. — Покуда я жив — не приближайтесь!

Не сказав больше ни слова, он осенил себя крестом и зашагал в молельню.

— Капитан, — Лис наклонился к напарнику, — а разве… Федюня может войти на освященную землю?

— Я — уже там, — все тем же незнакомым голосом, смеясь, ответил Кочедыжник. — Он сам внес меня.

Молельня — четыре башни, стоящие крестом, — изнутри была залита сиянием, но Бернар не осознавал его. Внезапно стены потеряли для него реальность и отчетливость. Бернар не смог бы сейчас поручиться, что находится в том самом храме, который недавно приводил в порядок: не было ни статуи, ни чудесного котла, ни даже окон. Всепоглощающее сияние, алтарь с водруженной на него серебряной дарохранительницей и тоненькая фигурка мальчишки в нескольких шагах от алтаря.

— …О чем ты хотел говорить со мной, Сын погибели? — медленно, с натугой, но стараясь произносить слова как можно тверже, спросил он.

— С тобой ли? Что ты есть? Да и есть ли ты? О чем говорить с тем, кто источил себя по капле, стараясь угодить неведомому? Где ты, Бернар? Тебя нет, ты лишь тень от прежнего, избравшего стезю веры.

— Ты лжешь, демон! Я пастырь стад Господних!

— У Господа нет стад. Когда бы он желал собирать в стада всех созданных по образу и подобию его, разве стал бы вдыхать жизнь в них духом своим? Разве человек — баран, разве он мясо и руно? Твои старания, Бернар, умерщвляют в человеке Божеское. Я не желаю говорить с тобой. Я пришел, дабы встретиться с тем, чьими устами — неистовыми и безумными — говоришь ты в этом мире.

— Неистовыми и безумными?! — пророкотало в храме эхо, и, казалось, даже волны Аары замедлили свой бег. — Ложь твоя сотрясает небеса, Андай! Я здесь! И ты будешь держать ответ за прельщение, коим побуждаешь роптать глупцов на свой человеческий удел!

Бернар внезапно почувствовал, как ноги его отделились от пола, и он словно отлетел в сторону.

— Слава тебе, Господи всеблагий! — прошептал он. — Благодарю тебя, что не оставил в час испытания!

— Я стану ответствовать перед тобой, Антанаил? За что? За то, что не пожелал видеть рабом брата своего? За то, что даю ему смелость и силу жить? За то, что в мудрости своей он начинает понимать, что Господь его — Бог любящий, а не карающий?

— Кто любит — тот и карает! Послушание приличествует неразумному, дабы вразумился он! Когда же упорствует глупец в неразумии своем, то кара есть величайшее милосердие. Ибо, наказывая в малом, избегаешь худшего.

— В малом? Ты говоришь — в малом, Антанаил? Твое послушание испепеляет!

— Нет, это твое знание иссушает душу, делая неразумного подобным Богу — мечтами он возносит себя на трон Предвечного, и нет искры Божьей ни в нем, ни вне его, ибо где нечему гореть, ничего не горит.

— Ты говоришь о божественном, Антанаил? Здесь и сейчас, в этом месте, ты говоришь о божественном? Когда бы человек стоял передо мной, или хотя бы тень человека, вроде Бернара, я бы спросил, созвучно ли дыхание твое вести Божьей. Но совесть — не твое чувство, да и знаешь ли ты что-либо о чувствах? Посмотри сюда — на этот сосуд из серебра, на лик, украшающий его. Ты узнаешь его черты? Это — моя голова, Антанаил. Моя! Истовый клирик отсек ее из смирения и послушания, не искушаемый знанием, ибо к чему знание там, где есть вера? Отсек — и назвал величайшей святыней в мире, который желал построить ты. Не забавно ли это?

— Забавно. И потому ты вселился в мальчишку, как иной сел бы на коня.

— Я здесь, перед тобой, Антанаил!

Федюня упал на колени, чувствуя приступ невероятной слабости.

— И пришел сказать тебе о своей победе.

Кочедыжник тихо застонал, пытаясь отползти. Прямо над ним, сгущаясь туманным ликом, появилось нечто змеевидное, заполняющее кольцами своими почти всю молельню.

— Сейчас, когда силою твоего коварства, Антанаил, моя глава вещает истину Божью, тебе больше не осталось места в этом мире. Ты лишний!

Федюня почувствовал жжение на груди и, ойкнув от боли, сорвал раскалившийся амулет с тремя перевитыми змеями. То, что происходило вокруг, оглушило его, казалось невероятным. Он не мог понять, где находится и что происходит.

— Ступай прочь, Антанаил, оставь этот мир!

— Не тебе решать, кто здесь лишний!

— Мне! — удивляясь самому себе, крикнул Федюня и из последних сил швырнул амулет, метя в серебряную дарохранительницу.

Яркая вспышка ударила его по глазам так, что даже через ладонь, которой он пробовал закрыться, было видно, как цветком распустился блестящий сосуд дарохранительницы, и с оглушительным грохотом исчезло в нем все то, что миг назад заполняло молельню — и громадный змей, и грозный ангел.

Федюня убрал руки от лица и огляделся. В нескольких шагах от него лежал человек в поношенном балахоне, чуть поодаль исходил ароматным паром бронзовый котел, на алтаре стояла дарохранительница… Федюня на четвереньках подполз к лежащему:

— Вам плохо, дедушка?

Бернар открыл глаза и увидел над собой мальчишечье лицо:

— Я не дедушка.

— Седой весь, — покачал головой малец. — Стало быть, дедушка.

— Плохо, — тихо сознался Бернар.

— Не бойтесь, я вас не оставлю. Сейчас передохну, трав наберу…

Неожиданный грохот заставил сидевших вокруг древнего храма вскочить на ноги.

— Капитан, — забывая о правилах, воскликнул Лис, — шоб я сдох — это было похоже на ядерный взрыв!

— Точно, — пробормотал Камдил, — только в обратном порядке. Не распад, а синтез.

Он сорвался с места и бросился в молельню. Прочие рыцари устремились за ним. Молельня была пуста. Лишь посредине ее около распластанного тела Бернара сидел Федюня Кочедыжник, не замечая вбежавших людей.

— Ты погоди, я тут поудобнее чего-нибудь намощу…

— Ни-че-го не понимаю, — для убедительности помотав головой, объявил Лис.

— Смотри. — Камдил указал на серебряную дарохранительницу. — Лицо…