зеркало и Валериани, я и все англичане, которые захотят покинуть этот остров, будут переданы итальянцам и обеспечены деньгами для возвращения в Англию. Моя часть этого соглашения выполнена. Что скажете вы?

Сантьяго какое-то время переводил взгляд с одного неудачника на другого, словно пытаясь оценить правдивость их слов. Затем он уставился остекленевшим взглядом в лицо Мэтью, поджал губы и сказал:

— Я не помню такого соглашения.

Глава тридцатая

На следующий день после чудовищной лжи и оскорбления его интеллекта Мэтью стоял в комнате, прежде принадлежавшей Профессору Фэллу в тюрьме. Этим утром, встав с койки, он все еще был настолько зол, что даже швырнул в стену одну из изящно расписанных глиняных чашек, которые подарили дамы из благотворительного общества.

Мэтью был в отчаянии и даже не удосужился собрать осколки, когда волна гнева слегка поутихла.

Будь проклят губернатор!

Мэтью кипел от злости. Этот осел лгал прямо им в лицо, прямо в лицо Камилле! Когда Камилла напомнила ему, что присутствовала за обеденным столом при заключении соглашения, Сантьяго лишь слегка улыбнулся и снова сказал, что не помнит никакого соглашения и совершенно уверен, что и она не могла его слышать.

Затем он сел в свой роскошный экипаж, кучер злорадно ухмыльнулся, пусть и не понимал ни слова по-английски, и повез Сантьяго в особняк.

Что ж… по крайней мере, у испанцев не будет демонического зеркала для осуществления своих грязных планов! Можно было надеяться, что испанское правительство разжалует Сантьяго за этот провал и отправит его воевать куда-нибудь в Пруссию. Мэтью считал, что нет места хуже в этом мире.

Будь проклят губернатор!..

Мэтью и сам не понял, зачем забрел сюда, в бывшие покои Профессора. Здесь все было так, как оставил Фэлл: койка, застеленная покрывалом в зелено-голубую полоску, перьевая подушка, обтянутая голубым бархатом, комод, маленький письменный столик с плетеным креслом перед ним и мольберт, напротив которого стояло второе кресло. На мольберте покоилась последняя работа Профессора — акварель с изображением морской раковины, написанная в оттенках морской зелени и синевы с легкой примесью коричневого.

Мэтью сел на койку. По ощущениям она была удобнее его собственной, потому что Профессор неплохо зарабатывал на своих работах.

Сможет ли Мэтью когда-нибудь уехать из Альгеро и вернуться в Нью-Йорк? Как долго Берри будет ждать его? Ответы на эти вопросы ускользали от Мэтью. Это были проблемы, которые он не мог решить, и он чувствовал себя беспомощнее, чем когда-либо.

Будь проклят губернатор!

Мэтью казалось, что нечто важное подходит к концу. Все, что он пережил — его первый опыт решения проблем с покойным магистратом Айзеком Вудвордом; дело Королевы Бедлама; визит в школу малолетних преступников Саймона Чепелла; злоключения с треклятым пруссаком графом Дальгреном; столкновение с хитроумным убийцей Тиранусом Слотером; ужасы Острова Маятника; путешествие по Реке Духов; потеря памяти и перемещение из тюрьмы в тюрьму в Лондоне; столкновение с благородным мстителем Альбионом в лице судьи Арчера; попытка вернуть книгу зелий из особняка Самсона Лэша в компании «плохого человека» Джулиана Девейна; «Черноглазое Семейство» и его трагическая гибель от рук приспешников Блэка; договор с Профессором Фэллом и попадание на Голгофу в компании отъявленных злодеев… и вот, наконец, поиски магического зеркала сначала для испанского правительства, а потом и для Скарамангов на маяке Левиафан, — все это привело его сюда, обратно в тюрьму Альгеро.

Мэтью казалось, что в ближайшее время он никуда не поедет.

На ум приходило множество людей. Он вспоминал крепко сбитую непристойную Полли Блоссом, огромного освобожденного раба Зеда, пытавшегося доплыть домой в Африку, измученного индейца Уокера, обреченных мать и дочь Фейт и Ларк, решительного и неудержимого Тома Бондла. Он помнил храброго капитана Фалько, язвительную Пандору Прискитт, крепкого Магнуса Малдуна, который из неотесанного мужлана превратился в славного джентльмена, Рори Кина, загадочного Лорда Паффери, изуродованную психически Элизабет Маллой, ставшую Дикаркой Лиззи, Гидеона Лэнсера, шерифа Уистлер-Грин, короля Фавора, правителя Голгофы, который хотел самого лучшего для своих подданных…

… Страницы разума раскрывались все на новых и новых именах.

Что-то подходит к концу, — думал Мэтью.

Но что? Надежда когда-нибудь снова увидеть Берри?

Будь проклят…

Что это? — прервал Мэтью мысленный поток ругательств.

В углу, среди нескольких работ, которые написал Профессор, лежала та, которую он еще не продал и никому не подарил. Что-то заставило Мэтью встать и взять холст размером примерно десять на десять дюймов.

Разумеется, это была акварель. Излюбленный жанр Профессора. Она была выполнена в мягких зеленых и голубых тонах, и в ней было столько же неба, сколько и моря. Это была картина с изображением летучих рыб… стайка из восьми рыб, поднимающихся из волн с зелеными прожилками, сверкающих на солнце, скользящих к солнечному берегу Сардинии, но обреченных вернуться в море, которое их взрастило и защищало.

В правом нижнем углу было очень мелкими буквами написано имя: Дантон.

Глядя на эту работу, Мэтью подумал, что, если у рыбы хватило смелости и сил, чтобы отправиться в этот неопределенный мир с надеждой вернуться… то и человеку нельзя терять надежду на возвращение домой. Это может занять время, но Мэтью никогда не откажется от попыток вернуться к Берри… никогда. Даже если он состарится и ослабеет к моменту своего возвращения.

Никогда.

Он понял, что работа была подписана не императором преступного мира, а просто человеком науки и искусства, который позволил себе короткое время пожить мирной жизнью. Мэтью взял рисунок с собой на память как источник вдохновения. Прежде чем закрыть дверь и в последний раз попрощаться с Профессором, Мэтью понял, что каким-то образом старик стал ему другом.

Он закрыл дверь и пошел дальше.

Открыв дверь в собственную комнату, он застал там двух испанских солдат. Один сидел на его койке, а другой — в единственном плетеном кресле. При виде Мэтью они тут же встали.

— В чем дело? — нахмурившись, спросил он. У обоих на поясах висели шпаги.

Один из солдат — тот, что был помоложе, — удивил Мэтью, заговорив на вполне сносном английском:

— Вас хочет видеть губернатор.

— Зачем?

— Вас хочет видеть губернатор, — повторил он. Его выражение лица было твердым, как гранитная глыба и явно не подразумевало дискуссий.

Мэтью вошел в комнату и прислонил картину Профессора к стене. Выпрямившись, он упер руки в боки и вызывающе вздернул подбородок.

— А я — не хочу видеть губернатора сегодня, — сказал он.

Он ожидал, что после такого заявления солдаты попросту