«запад — восток», любители путешествий. С ними легче, хлопот и забот меньше. Разыщем родителей, дадим наставление на прощание и отпустим. Езжай домой. Там тебя ждут, волнуются. Побродяжничал, покатался — хватит. Ну а другие? Злостные? Которые не хотят домой? И как вывод — за родителей надо бороться, за родителей!..

В детприемнике и по сей день вспоминают историю Васи Ручкина. Война осиротила парнишку, лишила отцовского крова и материнского тепла, сделала воришкой: захотел есть, так захотел — стащил в вагоне у спящего соседа сумку с хлебом. Куда бы ни попадал, нигде не задерживался — отовсюду сбегал. Однажды оказался здесь, в детприемнике на Сортировке. Как отсюда не утек, сам не может объяснить.

Николай Александрович Сокольский тогда только-только снял армейские погоны, еще донашивал гимнастерку. Что он сделал? Дали парню отдышаться, забыться немного, а потом устроили на работу, на железную дорогу.

Ныне Василий Федорович Ручкин — один из лучших составителей поездов, Герой Социалистического Труда. Частенько заглядывает в приемник. Сокольского зовет отцом. Впрямь отец: поднял, наставил на ум мальчишку, сделал из него человека.

Трогательным воспоминанием делится Нина Григорьевна Грибанова. Как-то распекала она мальца: бегает из дому, где уж не побывал, — «бегун на дальние дистанции», «заяц со стажем». После, глядь, ходит зареванный, как девчонка, глаза красные.

— Ты чего?

— Стыдно. Сколько всяких глупостей натворил, а теперь стыдно…

Дорого стоит такое признание.

Нет ныне среди живых Екатерины Дмитриевны Семиной. Ушел на покой (года!) Николай Александрович Сокольский, душа человек. Но детприемник работает по-прежнему. По-прежнему пестует людей из сорванцов-огольцов. Благородное, великой важности дело продолжают другие, названные здесь и не названные.

Из милицейской практики

КОНЕЦ И НАЧАЛО. …Это было первое самостоятельное дежурство.

Но может быть, сперва рассказать о нем, так сказать, познакомить — кто он?

Тогда он был младший лейтенант (а ныне уже старший лейтенант), оперуполномоченный (сейчас называется инспектор уголовного розыска). А скажи ему годиков десять — пятнадцать назад, что он будет сотрудником органов внутренних дел, право, поднял бы, наверное, такого на смех! Никогда не думал, не предполагал! Почему не думал? Да потому, что в сибирской деревне Алексеевке, откуда он родом, милиционеров сроду никто не видывал, и, естественно, о такой профессии парни не помышляли. Остались они сиротами — брат, он и две сестры: отец погиб в сорок втором на фронте, мать поехала за продуктами, сильно перемерзла, простудилась, заболела и померла. Ему, Володе Смурыгину, было тогда ровно год. Ну, однако, выросли все, никто не погиб: помогли люди на родной земле, а привычку к труду передали им родители. После сходил в армию, а из нее сразу завербовался рабочим-строителем в Нижний Тагил. Таким манером и попал на Урал. Здесь доучивался, оканчивал школу-десятилетку, здесь и женился. Стал столяр-мебельщик, мастер производственного обучения в ГПТУ № 36. Там получил рекомендацию в партию, оттуда его и направили в органы… Почему? Требовались люди, он, видимо, подошел. Круглолицый, коренастый, крепкий. В милиции нужны крепкие люди. Ну, а ему вроде здоровья и силы не занимать. Вот и пригодился…

Пришел однажды в Тагилстроевский ОВД по делам своих воспитанников-пэтэушников, да так там и остался. Вот как бывает. Нет, каждого там не берут, выбирают с прицелом. Особенно, сказали потом, ценят, у кого есть педагогический опыт. Так что училище явилось для него как бы трамплином.

Правда и то, что согласился перейти туда не сразу. Может быть, подтолкнуло то, что последнее время работал с тяжелыми ребятами. Безотцовщина. А кто с родителями не поладил — сбежал из дому; у кого уже и приводы в милицию. Публика ершистая, палец в рот не клади — откусят, с норовом, а в общем-то все несчастные и беззащитные, каждый по-своему. Общение с ними породило в нем особое чувство заинтересованности в жизни, заставило почувствовать свою ответственность. Учился, конечно.

И вот первое самостоятельное дежурство…

Ну и, конечно, звонок (ждать долго не заставил) — кража в общежитии. Похищено 110 рублей.

Вскочить из-за стола, надеть шинель и шапку, выбежать на улицу, где уже ждет машина, заняло считанные минуты. Но какие это длинные минуты, когда тебя ждут где-то…

Следов, разумеется, никаких… Надо сосредоточиться, сконцентрировать все свои способности и внимание на обстоятельствах дела, а в голову лезет: говорили старшие товарищи, наставники, самое сложное — за короткое время учебы овладеть огромным багажом знаний и сведений, что необходимы в сложной профессии сотрудника уголовного розыска. И еще: одно дело теория, совсем другое практика. А главное, поучал Александр Иванович Климкин, у которого он проходил стажировку, нужна особая интуиция, в любых условиях уметь сосредоточиться. Без интуиции ты не следователь, не сыщик. И конечно, прав оказался замполит отделения Степан Алексеевич Зашихин, предупреждавший, что это только в детективных романах со счастливыми концами преступники непременно оставляют на месте преступления какую-нибудь часть своего туалета, на худой конец пуговицу редкой формы… Здесь ни пуговицы, вообще ничего. Интуиция… А с чем ее едят, эту интуицию, с хлебом-солью, приперчив крепенько, или еще как?

Общежитие треста Тагилстрой по улице Мира заселено девушками. (В сердцах мысленно он обозвал себя обидным словом за то, что не удосужился раньше побывать здесь. На участке у него несколько общежитий, в других был, в этом нет, как нарочно.) Девчонки растерялись, стоят смущенные, смотрят на него как на бога: вот сейчас скажет слово или сделает жест — и все сбудется, деньги окажутся на месте, где лежали, там и лежат, никто их не брал (бывают ведь ложные заявления).

Но чуда не произошло. Получается, надо расследовать, искать. Заглянул в тумбочку, а сам краем глаза рассматривал жилиц. Вроде все порядочные, славные, и в комнате чистота, прибрано, кровати опрятно заправлены, никакого беспорядка. Пострадавшие — две студентки из Свердловска, из торгового техникума. Приехали сюда на практику, работают продавщицами. Исчезнувшие 110 рублей состояли из двух купюр: одна бумажка 100 и одна 10 рублей. Сотня — угол надорван — лежала прямо в чемодане, сверху на белье, а десятка в тумбочке. Взлома не было. Из вещей ничего не взято.

Когда стали спрашивать, кто же вас посещал? — насчитали человек пятнадцать. Дальше — больше. Дней за десять до пропажи была гулянка… можно назвать так… нет, не у них, а в общежитии, но заходили и к ним. (Поругал себя еще раз: плохо смотрел, знать надо такие вещи — больше шансов на успех.) С выпивкой, конечно? Да, немного, засмущались девушки. Но пьяных не было, нет, нет. Пили легкое, всего по стаканчику, не больше.

Кто были эти люди? Пожимают плечами. Разные, всех они не знают. Собрали, кто в ту пору оказался в общежитии, стали выяснять,