По простоте незамысловатой веры.

– Мы начинаем верить с детства, – продолжал Келлхус. – И делаем правилом жизни наши детские ожидания, мерилом того, что должно быть священным…

Он показал на орнамент – скромный, но затейливый.

– Простота. Симметрия. Красота. Это только внешнее выражение святости – позолота, которая вводит в заблуждение. А то, что за пределами понимания она трудна и неприятна, не видно никому, кроме Бога.

Вошедший сенешаль объявил о прибытии гостей.

– Запомни, – пробормотал Келлхус, словно мать – ребенку. – И прости им их странности…

Три фигуры в черных накидках с капюшонами, блестевших, словно после дождя, прошествовали в рассеявшемся сумраке.

– И остерегайся их красоты.

Первый остановился прямо перед ними, скинув плащ, который соскользнул к его ногам тяжелыми складками. Бледный череп его мерцал, словно смазанный бараньим жиром. На лице была написана озабоченность, и при всем своем совершенстве оно имело большое сходство с наружностью шранков. Сразу под плащом была надета кольчуга, поражавшая искусной выделкой: крохотные змеи величиной не больше обрезка ногтя младенца соединялись друг с другом.

– Я Нин’сариккас, – заявил Нелюдь на языке благородных куниюри, который Пройас изучал много лет, чтобы читать Саги на языке оригинала. – Отвергнутый сын Сиола, Эмиссара Искусной Славы, Ниль’гиккаса, короля Инжор-Нийаса…

Его поклон длился гораздо меньше, чем того требовал йнан.

– Мы долго скакали и с трудом нашли тебя.

Келлхус смерил его взглядом, которым одаривал всех грешников, припадавших к его стопам: словно заблудший, наконец, нашел выход из холодного отчаяния и оказался под теплыми летними лучами.

– Ты удивлен, – сказал он, легко подстроившись под мелодическую речь Нелюдя. – Ты считал, что мы обречены.

Гость по-змеиному прищурился. Он устремил глаза вправо от аспект-императора – на волшебный гобелен, понял Пройас. Теперь стало ясно, что Келлхус подразумевал под странностями. Какая-то низость угадывалась в этих непредсказуемых позах. Впервые он заметил, что у Нелюдя под блестящей кольчугой ничего нет.

– Ниль’гиккас посылает тебе свой привет, – сказал Нин’сариккас. – Даже в смутные времена свет, который излучает аспект-император, освещает все.

Величественный поклон.

– Значит, Иштеребинт с нами?

Неопределенная рассеянность Эмиссара перешла в явную дерзость. Вместо ответа Нин’сариккас обвел глазами Палату Одиннадцати Вех, а потом, стараясь скрыть отвращение, уставился на Пройаса и стражников у колонн, стоявших по бокам. Под его пристальным взглядом Пройас испытал странный приступ собственной несостоятельности, как слуга в присутствии знати: сознание телесной и духовной неполноценности.

Словно ангелы давно умершего бога, Нелюди неподвижно стояли на месте, излучая гордость, которая пережила их славу. Только вид и обращение аспект-императора мешали им, словно солнце затмевало свет луны.

– Память о давней измене… – наконец ответил эмиссар, задержав взгляд на Пройасе, – сильна. Для некоторых имя Анасуримбора означает человеческую гордыню и смуту.

При этих словах стражники обнажили широкие мечи. Пройас быстро поднял руку, чтобы остановить их, зная, что Нелюдь говорит, исходя из превосходства прожитых столетий, что для них вся история поколения людей мелка, как размножение мышей. У них не было оснований умалчивать о своем давнем недовольстве.

Келлхус не выказал никаких признаков оскорбленного достоинства. Он фамильярно наклонился вперед и, упершись локтями в колени, сжал руки.

– Иштеребинт с нами?

Продолжительный, холодный взгляд. Пройас обратил внимание, что два других Нелюдя, сопровождавших Нин’сариккаса, держали глаза опущенными долу, словно охваченные ритуальным стыдом.

– Да, – ответил Эмиссар. – Священный Ишрой Инжор-Нийаса присовокупит свой голос и щит к твоему Походу… Если ты захватишь Даглиаш. И удостоишь почестями ниомейцев.

Пройас никогда не слышал о ниомейцах. Он знал, что Даглиаш – крепость древних норсираев, которая была воздвигнута для защиты от Голготтерата. Ее оставили нетронутой из тех соображений, что низкие создания потребуют каких-то гарантий успеха, прежде чем отправлять свою помощь.

– Ты видел бойню, которую мы устроили? – выкрикнул Келлхус, подобно весьма вспыльчивому правителю. – Никому еще не удавалось одолеть Полчище таких размеров. Ни Пир-Пахалю. Ни Эленеоту. Ни одно поколение Людей или Нелюдей не видело такое войско, которое собрал я!

Он поднялся, не сводя глаз с нечеловеческого лица Нелюдя, и будто весь мир склонился перед ним, сотрясаясь от рева неуловимых волн.

– Великий Поход дойдет до Голготтерата.

Экзальт-генерал не раз наблюдал, сколько сильных и гордых мужчин съеживались под величественным взглядом аспект-императора, так много, что это стало казаться законом природы. Но Нин’сариккас остался столь же далек от этого, как и раньше.

– Если ты возьмешь Даглиаш. И окажешь почести ниомейцам.

Пройас старался не смотреть на своего Верховного лорда прямо, зная, что вид подчиненных, наблюдающих за своими правителями, может быть истолкован как признак слабости. Но ему было крайне любопытно лицезреть всю сложность выражения чувств на лице Келлхуса, которая была настоящим искусством. Пройас не раз становился свидетелем отречения от аспект-императора, с течением лет, действуя через него, как в случае с королем Сакарпа Харуилом или напрямую. Но еще ни разу обстоятельства не были столь экстраординарны.

Хорошо, что таких смельчаков и глупцов было очень немного.

– Согласен, – ответил аспект-император.

Уступка? Зачем ему нужны эти нечеловеческие создания?

Нин’сариккас еще раз поклонился, и вновь гораздо менее продолжительно, чем того требовал йнан. Он поднял свое орлиное лицо. Его блестящий взгляд упал на пояс Келлхуса, где на бедро свисали отвратительные головы.

– Нам любопытно… – проговорил он. – У тебя на поясе Сифран. Это правда, что ты выходил в Запределье и вернулся?

Келлхус откинулся назад, вытянув одну ногу.

– Да.

Почти незаметный кивок.

– И что же ты там обнаружил?

Келлхус подпер голову правой рукой, прижав два пальца к виску.

– Ты полагаешь, что если бы это было правдой, то я бы никогда не вернулся, – мягко произнес он. – Что душа Анасуримбора Келлхуса корчится в аду, а вместо него на тебя взирает демон Сифран.

Декапитантов, как принято было называть головы демонов, большинство заудуниан намеренно игнорировали, как отталкивающее доказательство их существования. Пройас был один из немногих, кто знал кое-что о том, как их заполучить, и как Келлхус, во время одного из продолжительных перемирий, которые прерывали Унификационные Войны, провел несколько недель, обучаясь у Херамари Ийокуса, гранд-мастера «Алых Шпилей», изучив самые темные приемы Анагогической магии, Даимоса. Пройас одним из первых стал их свидетелем, когда вернулся из Каритасала и, возможно, первым, кто осмелился спросить Келлхуса, что происходит. Его ответ занимал немалое место среди незабываемых слов, которые аспект-император говорил ему: «Есть два вида откровения, мой верный друг. Одни захватывают, а другие можно ухватить самому. Первые находятся в ведении жреца, последние принадлежат магу…».