Она остановилась на пороге. Детьми они с подружками часто купались в гавани Самни. Порой они брали в руки тяжелые камни и погружались, чтобы пройтись по вязкому дну среди заполняющих его обломков и наносов. Теперь у нее возникло схожее ощущение, когда она вошла в эту комнату, будто какой-то гнет придавал ей вес, иначе она бы оторвалась от пола и вырвалась на поверхность этого кошмара…

И начала дышать.

Мужчина не повернулся, продолжая стоять к ней спиной, но явно изучал ее.

– Мой экзальт-капитан внизу беспокоится, – наконец сказала она, голос прозвучал безобиднее, чем ей хотелось. – Опасается, что меня тут убьют.

– Он любит тебя, – произнес нариндар, напомнив этим мужа. Келлхус постоянно высказывал вслух ее мысли.

– Да… – ответила она, охваченная неожиданным желанием не скрывать ничего. Ведь вступление в заговор напоминает прелюбодеяние, а ничто не питает так взаимного доверия, как совместное стремление к обману. К чему прикрытия, если твои действия так скрыты от внешнего мира? – Полагаю, что так.

Нариндар повернулся к ней. От его взгляда Эсменет стало не по себе. Будто он смотрел не на нее, а в глубь нее. Из-за какого-то наркотического ритуального средства?

– Тебе известно, чего я хочу? – спросила она, подойдя к нему ближе в сумеречном свете. Дыхание замерло в груди. Она действительно была готова свершить это. Взять судьбу в свои руки.

– Убийства. Искать нариндара – значит хотеть убийства.

От него исходил запах земли… подсыхающей на солнце грязи.

– Буду откровенна с тобой, асассин. Я сознаю, какую опасность представляю собой. Знаю, что даже теперь ты стараешься прощупать меня, понимая, что лишь что-то… совершенно чрезвычайное могло привести такую женщину, как я, к такому… человеку… как ты. Но я хочу, чтобы ты знал, я сознательно демонстрирую свою открытость, придя одна… к тебе. Просто не хочу, чтобы за мои собственные грехи отвечал кто-то еще. И ты можешь быть уверен в моей честности. Вне зависимости от исхода, я понимаю, что ты положил на весы свою душу. И я сделаю тебя князем, асассин.

Если ее слова и повлияли на него каким-то образом, но он никак не выдал этого своим видом.

– Теплая кровь – единственное золото, которое я ценю, Ваше Величество. Невидящие глаза – единственные желанные мне драгоценные камни.

Эти слова были похожи на символ веры.

– Майтанет, – выдохнула она. – Шрайя Тысячи Храмов… Убей его, и я заставлю принцев – cлышишь, принцев! – склониться перед тобой.

Теперь, когда слова были произнесены и висели в воздухе между ними, стало очевидно безумие замысла. Она даже ожидала услышать хохот в ответ, но вместо этого он взял бородку в кулак и кивнул.

– Да, – сказал он, – выдающаяся жертва.

– Значит, ты это сделаешь? – не скрывая удивления, спросила она.

– Уже сделано.

Ей вспомнилось, что лорд Санкас говорил о том, что нариндары вырезают события на разных планах бытия, и тогда эта встреча – все равно как занесенный нож.

– Но…

– Все уже сказано, Ваше Величество.

– Но как же я у…

Не договорив, она умолкла. Неужели мир настолько обтекаем и продажен, что дела столь великой важности можно проделывать чуть ли не походя? Нариндар снова повернулся к окну. Машинально направив туда свой взгляд, она увидела поднимающийся над пестрыми крышами на востоке столб дыма. Что-то происходило…

Снова мятежи?

Уже направившись к ветхой двери, она задержалась: что-то неуловимое остановило ее взгляд. А незнакомец будто ожидал именно этого. Он выглядел одновременно молодым и старым, будто времени не хватило кистей для финальной доработки его плоти. Интересно, какой она кажется ему, скрытая мешковатым плащом с капюшоном. Императрица, скрывающаяся от своей империи.

– Как твое имя?

– Иссирал.

– Иссирал… – повторила она, пытаясь припомнить значение этого шигекского слова, и, наполовину уверенная, спросила, улыбнувшись: – Рок? Кто назвал тебя так?

– Моя мать.

– Что за жестокая мать могла наградить сына таким именем?

– Мы принимаем дары, которые даются Роком.

Что-то в его словах и манере держаться добавило страха к общей тревоге. Но она урезонила себя соображением, что наемные убийцы и должны выглядеть пугающе.

– Я полагала, вы поклоняетесь Четырехрогому Брату…

– Поклоняемся? Брату нет до нас дела, только чтобы мы убивали во имя Его.

Священная императрица Трехморья только сглотнула. Что это за Мир, где такие люди и такие намерения вообще возможны? Где даже убийство может быть формой исполнения обряда…

– У вашего Брата много общего со мной, – отозвалась она.

* * *

Шпиль Унараса

Пространство вне пространства… ожидание.

И вот появляются образы девушек-рабынь, чьи черные тела почти полностью обнажены, если не считать белого страусового пера между бедер. Огромные фигуры евнухов с ритуальными кандалами поблескивают во влажном сумраке. Прочные деревянные балки и пузатые колонны из мрамора и диорита. В садах удовольствий повсюду небрежно лежат подушки…

* * *

Дворец Перьев.

Беззвучный звук. Немой голос.

– Скажи ему, братец. Скажи этому хитрому сыну Каскамандри. Если он победит, то Высокий Священный Зеум будет для Киана как брат. Будем как один, и наносить удары, и терять кровь!

Стоило ему услышать эти слова, Маловеби ощутил, что падает назад, возвращается в себя, настолько они его испугали.

– Да, великий Сатакхан.

Стареющий колдун Мбимайу закашлялся, мигая, когда ощутил, как вместо безграничного ничто его обступила убогая обстановка шатра – вернее, предоставленной ему фанийцами жалкой палатки. Он сидел, скрестив ноги и сжимая в узловатых пальцах две статуэтки из красного дерева – фетиши, придающие силу заклинанию Исвази. Опершись локтями о колени, он спрятал лицо в ладонях.

Завтра, решил он. Он скажет падирадже это завтра.

А пока он будет стонать и жаловаться в своей полотняной клетке, беспокойно переворачиваясь с боку на бок, но только не спать.

Как обрадуется Ликаро. Неблагодарный.

После завоевания Нильнамеша заудунианами Маловеби вместе со старшими собратьями из Мбимайю пережгли целые кувшины лампадного масла, изучая ситуацию и споря до хрипоты об аспект-императоре и Великом Походе. И без приказа Сатакхана они бы отложили все прочие дела, чтобы всесторонне обдумать положение. Годами они принимали Анасуримбора Келлхуса за некую досадную заразу. По неведомой причине люди Трехморья были особенно падки на слова и ухищрения пророков. В то время как Зеум оставался верен старым обычаям Киунната, пусть и в неявном виде, кетьянцы – племя, которому был вверен сам священный Бивень! – стремились поскорее отринуть древние истины, дабы заменить их причудливыми рассуждениями. «Чтобы точнее измерять свой возраст», – негодующе воскликнул Вобазул как-то во время особенно горячего спора. Маловеби вместе с прочими чародеями Мбимайю считал Анасуримбора Келлхуса новым Инри Седженусом, талантливым шарлатаном, бросающим все силы на то, чтобы обеспечить вечное проклятие наибольшему числу своих соотечественников.