Путников предупредили, что ни в коем случае нельзя покидать караван. Отбиться от остальных было все равно что умереть. Любой мог заблудиться, растеряться и спустя несколько дней погибнуть от жажды. Вокруг проторенной дороги валялись груды высохших белых костей безрассудных глупцов.

Ночью небо становилось иссиня-черным и сверкало звездами, которые висели так низко, что, казалось, до них можно было дотянуться рукой. Загадочные и прекрасные, они зачаровывали Анну. Она с трудом отводила от них взгляд, напоминая себе, что надо поспать, чтобы восстановить силы.

День шел за днем. Пейзаж менялся, на бесконечном горизонте проступили очертания гор. Из черной пустыня превратилась в бледную и даже белую, изрезанную серыми линиями и тенями.

На пятнадцатый день перед ними, словно из-за тучи, появились две гигантские вершины. Высокие крутые горы разделяло глубокое ущелье.

– Горы Моисея, – гордо провозгласил караванщик, – Хорив и Синай. Мы поднимемся наверх еще до наступления ночи.

Анна подумала, что они, должно быть, уже находятся на высоте нескольких километров над морем и Аккой.

Наконец путники достигли внешних стен монастыря Святой Екатерины. Перед ними возвышалась огромная квадратная крепость высотой десять-двенадцать метров, втиснутая в ущелье между вершинами гор Хорив и Синай. Она была построена из гигантских кубов, высеченных из темного гладкого камня и уложенных так плотно, что между ними нельзя было просунуть даже острие ножа. Любой, кто хотел проникнуть в монастырь, должен был окликнуть монахов на сторожевой башне и попросить позволения войти. Если разрешение было дано, высоко вверху открывалась маленькая дверь и из нее опускали веревку с завязанными на ней узлами. Гость ставил ногу в петлю на конце веревки и давал знать, что готов подниматься. Его втягивали наверх.

После короткого замешательства Анна отчаянно ухватилась за веревку. Тело оцепенело, голова закружилась. Пока женщину тащили наверх вдоль высокой стены, она не отрываясь следила за багряно-красным солнцем на западе. Анна с удовольствием полюбовалась бы этим зрелищем, но ее руки, соединенные в замок, скользили по канату, а ноги сильно болели. Оказавшись наверху, она довольно неуклюже проползла в маленькую дверь. Пожилой монах вежливо поприветствовал Анну, не проявляя, впрочем, к ней особого интереса. Возможно, он привык встречать паломников и все они были для него на одно лицо. Большинство из них приходило сюда в надежде на то, что исполнятся их самые сокровенные, несбыточные мечты. Люди рассчитывали, что станут свидетелями чуда там, где Моисей увидел горящий куст, из которого с ним говорил Господь.

Анна показала монахам письмо, которое дал ей Никифорас, и попросила разрешения встретиться с Юстинианом наедине. В письме говорилось, хотя и не напрямую, что она прибыла сюда по поручению императора, поэтому у монаха не возникло никаких сомнений. Никифорас постарался, чтобы текст послания был довольно расплывчатым.

Анну провели в небольшой дворик неправильной формы. Монах, сопровождавший ее, остановился.

– Сними обувь, – прошептал он, – ты стоишь на священной земле.

Анна послушно нагнулась, и неожиданно ей на глаза навернулись слезы. Прижав обувь к груди, она посмотрела вверх и в свете факела над головой увидела широко раскинувшийся куст, который, казалось, водопадом струился по камням. В голову пришла безумная мысль. Был ли он тем самым, который когда-то говорил с Моисеем гласом Божиим? Анна повернулась к монаху.

Тот, улыбнувшись, медленно кивнул.

– У тебя, вероятно, будет немного времени до призыва к следующей молитве, – мягко сказал он, но в его голосе прозвучало скрытое предупреждение.

Ей не стоило забывать, что Юстиниан был здесь узником, а ей разрешили поговорить с ним наедине.

Монах привел ее в душную каменную келью, пространство которой измерялось всего лишь несколькими шагами. Услышав скрип двери на тяжелых петлях, Анна быстро обернулась.

На первый взгляд ее брат совсем не изменился – те же глаза, тот же рот, те же волосы над высоким лбом. У Анны замерло сердце и перехватило дыхание. Казалось, что не было всех этих лет, которые они не виделись; все, что случилось за это время, было слишком нереальным, чтобы в это поверить.

Юстиниан уставился на нее, удивленно моргая. Сначала на его лице появилась слабая надежда, потом – страх.

Монах стоял позади него и ждал.

Анна должна была все быстро объяснить, до того как они оба себя выдадут.

– Я – лекарь, – четко сказала она, – меня зовут Анастасий Заридес. Император Михаил Палеолог дал мне разрешение поговорить с тобой, если ты, конечно, позволишь.

Несмотря на то что она старалась говорить грудным голосом, свойственным евнухам, Юстиниан сразу же его узнал. В его глазах вспыхнула радость, но он продолжал стоять абсолютно неподвижно, спиной к монаху. Юстиниан ответил слегка дрожащим голосом:

– Я буду рад поговорить с тобой… повинуясь желанию императора. – Он повернулся к монаху вполоборота. – Спасибо, брат Фома.

Брат Фома кивнул и удалился.

– Анна, зачем, ради всего святого… – начал Юстиниан.

Она прервала его, шагнув вперед и обняв. В ответ он прижал ее к себе – крепко, до боли, но эта боль была приятной.

– У нас всего лишь несколько минут.

Тело Юстиниана было гораздо тоньше, чем когда она видела его в последний раз. Он выглядел изнуренным и старше своих лет. Морщины на лице стали глубже, глаза ввалились.

– Ты выглядишь как евнух, – заметил Юстиниан, продолжая прижимать сестру к себе. – Что ты тут делаешь? Ради бога, будь осторожна! Если монахи узнают, они…

Анна немного отстранилась и посмотрела на брата снизу вверх:

– Я умею маскироваться. Я оделась так не только для того, чтобы сюда проникнуть. Хотя и поэтому тоже. Просто последние несколько лет я всегда так выгляжу.

Он не мог поверить.

– Почему? Ты красива и можешь врачевать и в женском обличье.

– На это есть несколько причин.

Анне не хотелось рассказывать брату о том, что она больше не сможет выйти замуж. Не нужно взваливать на него еще и это бремя.

– У меня хорошая практика. Я часто бываю во Влахернском дворце, лечу евнухов, а иногда и самого императора…

– Анна, – прервал он ее, – перестань. Медицинская практика не стоит риска, которому ты себя подвергаешь.

– Я делаю все это не ради практики, а для того, чтобы найти доказательства, что это не ты убил Виссариона Комненоса. Мне потребовалось много времени, ведь сначала я не понимала, почему его лишили жизни. Но сейчас я это знаю.

– Нет, не знаешь, – возразил Юстиниан. Его голос дрогнул и вдруг смягчился. – Ты не сможешь понять меня, Анна. Пожалуйста, не ввязывайся в это дело. Ты даже не представляешь, насколько это опасно. Ты не знаешь Зою Хрисафес.