- Я сделал все выводы о вас в день нашего знакомства, Мари, - покачал он головой. – Мы познакомились в день её свадьбы, - сообщил он остальным. – У её супруга было множество приятелей, и он позвал всех, а мы были шапочно знакомы. И вот теперь представьте, что я чувствовал, когда видел, что прекраснейшая девушка на свете становится женой очень неприятного человека, и я не могу с тем сделать ничего! И за всё это время мне досталось разве что несколько танцев на балах – когда вы ещё посещали балы, Мари. И несколько встреч у общих знакомых – когда вы ещё навещали каких-то знакомых. И играли на рояле, а мне казалось – для меня… А потом вы исчезли, совсем исчезли. Не нашли ни вас, ни ваших останков. Но – вы нашлись сами, здесь, у госпожи Маргариты. И теперь я вас никуда больше не отпущу! Если вы не против, конечно, - вздохнул он.

- О нет, - улыбнулась она. – Я не против.

После некоторого молчания все посмотрели на Филиппа. А замечательный мальчик Филя всё время этого разговора чувствовал себя как будто не на месте – беспокойно поглядывал то на Клодетт, то на Дюваля, и то и дело задирал рукав рубахи и касался шрама. И снова смотрел – то на шрам, то на Клодетт.

- Мне кажется, молодой человек, сейчас твоя очередь рассказывать, - заметила ему Рита. – Или тебе всё ещё нечего сказать?

- Вот я прямо как чувствовал, что нужно отнестись ко всему этому делу о взрыве с особым тщанием, - усмехнулся Дюваль.

- Кого вы взорвали, брат мой? – приоткрыла глаза Клодетт. – Уж если я созналась в содеянном, вам тоже нужно.

- Да я б лучше этих взорвал, родственничков, - проговорил Филипп. – Чтобы вам не пришлось.

- Мне уже пришлось, - сказала она, - и сделанного не воротишь. Будем жить с тем, что есть, и думать, как сделать, чтобы было лучше. И я думаю, что Донатьен – тот человек, которому вы можете всё рассказать, как есть. Он рассудит по справедливости.

- Раз вы такого хорошего мнения обо мне, Мари, отчего же вы сами не пришли ко мне и не рассказали о ваших родичах? Мы бы придумали, как решить вопрос… менее радикально, - приподнял бровь Дюваль.

- Не скрою, мне всегда было приятно ваше общество, но мы не были с вами настолько коротко знакомы, чтобы прийти к вам и жаловаться на родню. О вас всегда говорили хорошо, и не Сезар и не его отец, а люди, выглядевшие намного более приличными. Но… решиться вынести свой сор из избы? А получится ли? Мне доводилось слышать о том, как жаловавшиеся на мужей женщины вынуждены были возвращаться к ним, потому что так решил суд, потому что во власти тех мужей оставались дети, потому что никто не хочет разбираться с вопросами частной жизни. Мне показалось… что проще самой. И исчезнуть, - Клодетт не смотрела ни на кого.

- Вам удалось, - кивнул Дюваль со вздохом. – И если бы не невероятный случай в лице госпожи Маргариты, то я бы никогда вас и не нашёл. А теперь – нашёл. И не думайте больше о плохом, мы вместе решим, как лучше поступить. Но для полноты картины я желаю выслушать вас, господин граф де ла Мотт, - повернулся он к Филиппу.

Тот аж подпрыгнул.

- Да вы что, какой же я граф?

- Судя по всему, самый настоящий, - улыбнулась Клодетт, потом сняла с пальца какое-то кольцо и протянула Филиппу. – Попробуйте надеть.

Филя с опаской взял тонкий ободок, ничем не примечательный, повертел в пальцах.

- Оно же совсем маленькое!

- Значит, на кончик пальца, - кивнула она.

Он с самым недоверчивым видом надел… и кольцо невероятным образом наделось, засветилось и обрело ярко-красный камень! Не верь глазам своим, просто не верь.

Впрочем, Филечка снова подпрыгнул.

- Но что это?

- Наш с вами великий предок, Филипп, да-да, тот самый, что стал королевским магом и первым ректором академии, любил всякие эффектные штуки. Он и придумал фамильное кольцо, которое будет впору законному наследнику, и обретёт тот вид, который будет ему наиболее подходящим. Вы, очевидно, боевой маг, вот оно и стало таким. У моего отца камень тоже был красным.

- А у вас? – снова нахмурился Филипп.

- А я не могу стать графом де ла Моттом, им по воле короля должен был стать мой сын, которого у меня пока ещё нет. Но вы живы – и он бы не смог им стать, даже если бы и родился. То есть, формально-то мог бы, только вот фамильные сокровища его бы не признали. А вас признают, уже начали.

Где-то рядом шумно вздохнула Люся.

- Вот она, магия-то… не только горшки чистить и дом убирать, - восхищённо проговорила она.

Все рассмеялись.

- Горшки чистить, любезная госпожа Люсиль, тоже нужно. Никто не любит есть из грязных, даже великие маги, поверьте, - улыбнулся Дюваль. – А теперь рассказывайте уже.

- Да нечего там особо рассказывать, - пробурчал Филипп. – Сколько себя помню – сирота, и если в приюте все мы были такими, то потом, в магической школе, уже хватало всяких. И сирот, и из семей, и очень бедных, и очень богатых. Но в школе смотрели не на то, из какой ты семьи, а на то, чего ты стоишь сам по себе, как велики твои силы и как ты научился ими пользоваться. Я научился хорошо, - взглянул он на Клодетт из-под ресниц.

- Мне отрадно это слышать, брат мой, - улыбнулась она. – Необученный настоящий де ла Мотт – это очень опасно для окружающих.

- Обученный – тоже, - пробормотал под нос Дюваль. – Но вы продолжайте, молодой человек, не стесняйтесь.

- Возможно, как раз дело оказалось в том, что у меня нет семьи. И я отвечаю только за себя, и ни за кого более, и если что-то пойдёт не так, то не пострадает никто, кроме меня. И угрожать мне благополучием близких тоже невозможно, с этой стороны я неуязвим. Ко мне ещё на предпоследнем курсе подошли – пара выпускников – и спросили, не хочу ли я познакомиться с отважными людьми, которые рискуют защищать права магов в мире простецов. Потому что магам становится всё сложнее в меняющемся мире, и нужно как-то выживать и защищаться.

Простецы всегда боялись магов, потому что маги сильнее, но им же никто не говорит, сколько сложностей с этой магией? Сколько потов с тебя сойдёт, пока ты выучишься владеть своей силой, а иначе эта сила будет владеть тобой, и недолго, такие долго не живут? Намного проще выучиться стрелять по команде и драться оружием, правда, я знаю, о чём говорю. Но простецы-то считают, что магу достаточно просто взмахнуть рукой, ткнуть пальцем или только лишь пожелать – и всё будет, как он захочет. А не будет. Пока не отдашь частицу себя. Или – всего себя. Я так и думал, что однажды просто отдам всего себя – и это будет правильно и хорошо.

В общем, мне случалось высказываться о положении магов в мире – в разговорах и на вечеринках. Меня услышали, и мне предложили достойное дело. О нет, мы вовсе не хотели уничтожить всех простецов на свете, только тех, кому маги мешают жить настолько, что они начинают убивать.