сопровождающим мы прошли в зал первого класса, где уже был накрыт наш любимый столик в дальнем углу. Питон появился минут через десять, неся мой кейс и традиционную бутылку «Хеннесси» из дьюти-фри. Молоденькая продавщица, семенившая за моим двухметровым товарищем, привычно положила передо мной чек и, получив соответствующую купюру в СКВ, улыбнулась на величину неспрошенной сдачи, затем вальяжно, чуть покачивая округлыми бедрами, удалилась. Мужики проводили девчонку восхищенными взглядами и отработанным движением обезглавили бутылку шикарного коньяка.

— Улетать с Родины и возвращаться на Родину надо под анестезией, — прозвучал наш традиционный первый тост, и обжигающая жидкость разлилась благостным теплом по телу.

Я заказал уже третью чашку кофе и третью перемену закуски, а мужики, разменяв очередную сотню баксов из моего бумажника, допивали вторую бутылку коньяка за предстоящую поездку.

Молоденький старлей проскользнул в зал, подскочил к Питону, что-то шепнул на ухо и так же моментально исчез.

— Борисыч, гони еще сотню, а лучше полторы — задержка рейса.

Питон привычным жестом смахнул со стола купюру и, четко выдерживая линию, проследовал в известном направлении, чтобы через несколько минут появиться с очередной порцией незаменимого для его жизненного равновесия напитка.

Пока его не было, второй сопровождающий задумчиво посмотрел на меня и, чуть поглаживая подбородок, изрек:

— Как с пересадкой-то будет?

— Прорвемся. Если что, переночую и вылечу утренним рейсом, — пожав плечами, ответил я.

Наконец объявили посадку, самолет взлетел и взял курс на Мадрид. Полет предстоял долгий, и я поудобнее устроился в салоне первого класса. Половину эконома занимала наша сборная, летевшая на международные соревнования. Рослые и крепкие ребята в одинаковых костюмах, излучая уверенность и молодой задор, то и дело шутили со стюардессами, да и сами перебрасывались шутками, а их тренеры, сидя со мной в одном салоне, деловито обсуждали предстоящие соревнования и возможные тактические комбинации. Остальные пассажиры читали, ели, пили или спали, каждый по-своему коротая часы полета.

Аэробус плавно вышел из виража, и шасси мягко коснулись бетонной полосы мадридского аэропорта. В терминал пассажиры прошли, почти не останавливаясь. Полусонные пограничники быстро нашлепали визы в паспорта и мгновенно испарились, закрыв свои кабинки. Багаж долго не появлялся, и пассажиры, проклиная нерасторопность испанских служащих, слонялись по пустому терминалу.

Я сразу обратил внимание на высокого, слегка сутулого мужчину, к которому бросились руководители сборной, наперебой задавая бесконечные вопросы. Мужчина неспешно и как-то по-домашнему стал объяснять, что все готово, что, несмотря на долгую задержку, автобусы ждут спортсменов, что в гостинице уже заказан ужин, а утром состоится тренировка. На транспортерной ленте появились первые чемоданы, и все бросились за своим багажом.

Теперь настало мое время. Я подошел к мужчине, представился и передал привет от общего знакомого. Тот вежливо поздоровался и настороженно окинул меня взглядом. Пришлось достать одну из специально заготовленных для такого случая бумаг. Изучив, он молча вернул мне ее и произнес:

— Пожалуйста, подождите меня, я отправлю делегации и вернусь. У вас есть багаж?

Я молча показал на стоявшие у моих ног кейс и сумку-чемодан с ярлыком VIP-зала.

— Подождите, пожалуйста, — мягко улыбнувшись, повторил он и повел спортсменов к автобусам, стоявшим у входа в терминал.

В зале остались лишь таможенники, спящая за стойкой сотрудница авиакомпании «Иберия» и несколько праздношатающихся испанцев, которые ждали неизвестно чего или кого.

Вскоре мужчина снова возник в дверях терминала. Приблизившись ко мне, он забрал мои авиабилеты и разбудил сотрудницу авиакомпании. Разговор был недолгим, женщина опустила голову на сложенные руки и снова задремала, а мой новый знакомый вернулся ко мне:

— Все улажено. Полетите на острова любым завтрашним рейсом, сейчас уже поздно. В город ехать не рекомендую: не успеете разместиться в отеле, как уже нужно будет возвращаться обратно, а с их расторопностью запросто опоздаете.

Он улыбнулся и кивнул в сторону двух молодых испанцев, которые с подчеркнуто отсутствующим видом курили в дальнем углу зала, изредка поглядывая на нас. Я отметил про себя, что парни удивительно похожи друг на друга: у обоих оливкового цвета глаза и тонкие черные усики над верхней губой.

— Давайте поужинаем, Юрий Константинович, — предложил я, чем вызвал его удивление.

— Давайте, — кивнул он. Его улыбка была располагающей.

Мы, не торопясь, прошли в ночное кафе, я накинулся на еду, а Юрий Константинович пил сок и незаметно поглядывал по сторонам. Ужин прошел в молчании, мы присматривались друг к другу.

Наконец он спросил:

— У вас открытая дата в билетах. Когда планируете возвращаться?

— Все зависит от погоды и загара. Если надоест купаться и жариться на песке, то вернусь уже на следующей неделе, а если не надоест, то визы хватит практически на год.

Внимательные глаза изучающе сканировали мое лицо. Он сделал несколько маленьких глотков.

— Сок здесь на удивление хороший. Я оставлю вам свой телефон. На всякий случай.

Я молча кивнул.

Ужин закончился, мы поднялись и, прощаясь, пожали друг другу руки. Он посмотрел на меня каким-то домашним взглядом, отчего на душе стало немного спокойнее.

Слегка сутулясь, Юрий Константинович медленно удалился. Двое оливковоглазых сверлили взглядами его спину. Мне оставалось только взять багаж, перебраться по переходу в терминал внутренних испанских линий, найти в углу скамейку и, разместив багаж за спиной, погрузиться в чуткое забытье.

Знаменитый московский многогранник на Пехотной всегда был окружен неким ореолом таинственности и слыл образцом системной субординации. Последнее приобретает особую важность в те моменты, когда ведомство официально прощается со своими навсегда выбывшими из списков личного состава сотрудниками. Я имею в виду траурную церемонию.

Небольшие группки людей концентрировались около ворот или в небольшом дворике перед залом прощания. По этой концентрации, по перешептыванию, по громким, совсем не характерным для процедуры похорон возгласам можно было безошибочно определить, кто с кем знаком, сколько лет люди не виделись и где им довелось вместе служить. Незнакомые люди здоровались сдержанно и, внимательно вглядываясь в лица друг друга, старались понять, что связывает визави с тем, кого вот-вот привезут в траурный зал.

Вытянутые колени штанов сотрудников среднего звена резко контрастировали со стрелками безукоризненно выглаженных брюк начальствующего состава. По взглядам, приветствиям и ритуальным особенностям рукопожатий несложно было догадаться о месте каждого из них на служебно-карьерной лестнице. И только ближайшие родственники покойного оставались не охваченными этой невидимой системой координат. Им-то что до субординации?

Перебрасывались отрывочными фразами, вспоминая усопшего, подходили к родственникам и старались хоть как-то смягчить горечь потери. Процедура, свидетелем которой мне приходилось быть не единожды, всегда производила на меня впечатление некоего формализованного действа, выработанного много десятилетий назад в недрах закрытого сообщества и разыгрываемого в соответствии с протоколом прощания с