не разобрал, видел только, что рабочие, бросая работы, спускались с лесов, отходили прочь, садились на траву и все глядели на стены.

«На что они пялятся?» — ломал голову Василий Данилыч. А тем временем к башне подошел отряд воинов–лучников. Впереди старый знакомец Василия Данилыча, которого боярин спокойно видеть не мог, — Семен Мелик. Но сейчас боярин и отворачиваться забыл. Семен провел своих людей в башню. Следом на верх стрельни поднялись князья и молодые бояре. Все поглядывали на Волынца, тот расставлял лучников за зубцы башни и к бойницам верхнего боя, что–то толковал Семену, показывая перстом на соседнюю башню. Потом они разошлись. Семен поднялся на верх башни к своим людям, схоронился за зубцами, а Боброк ушел внутрь стрельни. Василий Данилыч разглядел — воины за зубцами подняли луки, натянули тетивы и замерли.

Несколько мгновений было тихо, но вот над Кремлем пропела труба, и тотчас дверь, ведущая из башни на стену, распахнулась с железным лязгом, и Боброк во главе отряда воинов бросился по верху стены к соседней башне. Сверху на нее обрушился град стрел.

Орали воины, бежавшие по стене, снизу неслись крики рабочих, а над всем этим гамом слышался отрывистый крик Мелика:

— Живей стреляй, ребята! Целься! Целься! Что вы, черти, как попало стреляете!.. Кончай!

Василий Данилыч увидал, что Боброк добежал до башни и стрелы могли задеть его людей. Несколько мгновений, и по лестницам, которые притащили воины Волынца, они добрались до зубцов стрельни.

Василий Данилыч только ахал, хлопая себя по бокам:

— Ах, удальцы! Ах, хитрецы! — Вдруг за спиной он услышал фырканье, кашель. Боярин оглянулся. Увидел — хохочет Прокопий Киев.

— Ты чего?

— Смехота, ей–богу! Как малые робяты, тешатся.

Василий Данилыч отошел от перил, нахмурился.

— Погляжу я на тебя, Прокопий, дурной ты. Ну, чего ржешь? — передразнил: — «Малые робяты», как бы не так. Ты гляди, как они кремль построили. Одну башню ворог захватил, с двух соседних ее стрелами засыплют. Видал, как били? Тут не игра, а большая премудрость!

— Ну да, премудрость!

— Да пойми ты! Каждая захваченная башня под обстрел двух других попадает, и тут же по стенам на приступ. Вишь, Боброк проверял, далеко ли бежать да хорошо ли лучники пошедших на приступ стрелами прикроют.

— Ладно, ладно, разумник, твоими бы устами да мед пить. А на мой взгляд, те, что на приступ пошли, так на стенах и лягут.

— Не добегут?

— Вестимо, перебьют их.

— Это ты врешь! Сам видел: в каждую бойницу по десятку стрел влетело. Из осажденной стрельни носа не высунешь.

— Ишь насел, — отмахнулся Прокопий Киев, — ну, право, будто я стрельню захватил. Ну, влетело и влетело. Не нам эти башни защищать. Ты лучше взгляни, что в Кремле деется.

Василий Данилыч взглянул вниз. У Тайницкой башни тесно сгрудился народ. В толпе не сразу разберешь, где князья, где воины, где рабочий люд. В середине толпы лежал загнанный насмерть конь, покрытый клочьями пены.

Прокопий первым разглядел в толпе князя Дмитрия и гонца, что–то торопливо говорившего ему.

Что? Что?

И вдруг над толпой, над Кремлем, над Москвой понесся все шире, все страшней короткий зловещий вопль:

— Орда идет!

11. РЕШЕНИЕ

«…Князь ордынский Булак–Темир [172] собрал силу многу и пойде в землю и во уезд Новгорода Нижнего, что по Волзе реце [173] и уезд весь, и волости, и села князь Бориса Костянтиновича Городецкого повоевал такоже и положил землю пусту. Тебе, княже великий, Дмитрий Иванович, бьют челом князья Дмитрий Костянтинович и Борис Костянтинович. Шли помогу, бо встали мы противу окаянного и безбожного Булак–Темира…»

Грамоту нижегородского посла мерно читал новый хранитель княжой печати коломенский поп Митяй. Был поп весьма книжен и в чтении искусен, и пока он медленно ронял страшные слова о вражьем нашествии, в палате было тихо, только чуть слышно всхлипывала княгиня: жалела отца.

Едва поп Митяй замолк, сразу же поднялся шум:

— В поход!

— Собирай полки, княже!

— Булак–Темир Золотой Орде враг, он в Булгарах засел, его бить можно — царь ордынский на то не прогневается.

К Дмитрию подошел Владимир Андреевич.

— Что молчишь? Бояре дело говорят. Приспело время.

Дмитрий обвел глазами друзей. Миша Бренко, Свибл, Кошка — все смотрят на него. Все ждут похода. Еще бы! Побить татар, не ссорясь с Ордой, — заманчиво.

Дмитрий еще раз оглянулся. Нет, не все хотят похода. Хмурится Вельяминов, опустив глаза, стоит Дмитрий Михайлович Боброк, молчит митрополит Алексий. Вельяминову, понятно, страшно на татар руку поднять. Боброк? Этот еще неведом, что он за человек, этого в деле надо испытать. Ну, а владыка? Уж кто–кто, а владыка перед татарами не трепещет. Нет!

Дмитрий снова взглянул на митрополита. Понял — кремль недостроен. Тверской князь только и ждет, чтобы Ольгерда Литовского на Москву натравить. Да и татары. Бросишь все силы на Булак–Темира, глядишь — Мамай либо царь Азис Сарайский нагрянут. Может, они сами с умыслом послали Булак–Темира Волгу грабить.

Князь поднял голову. Сказал твердо:

— Сейчас, когда стены Москвы раскрыты, полки московские — живые стены ее.