Внезапный гнев дедушки Туана, обычно такого спокойного и рассудительного, успокоил Элизабет, но и привел в смущение. Она не решилась прямо обвинить Гуго Лароша, поскольку некую черту он еще не перешел.

- Дедушка, не волнуйся так, все не настолько плохо! - твердо сказала она. - За мной присматривает Бонни. А после смерти бабушки у деда есть все основания проводить со мной много времени. Не тревожься сверх меры! Может, я навыдумывала всякой чуши - это все мои нервы. Можно сказать, что Ларош просто ласков со мной, даже более того. Обещаю: я сразу приеду на мельницу, если почувствую угрозу. И впредь буду очень осторожна и соберу чемодан - на случай, если придется бежать.

Расстроенный старик только тяжело вздохнул. Элизабет посмотрела на него и ласково, растроганно улыбнулась.

- Вот что я тебе скажу, - негромко начал старый Антуан, - по поводу твоего отъезда. Да, я очень расстроюсь. И буду по тебе скучать, потому что ты мое солнышко, вся радость в этом мире. Но если на кону твое счастье и свобода, что ж… Я, в конце концов, не одинок, есть Пьер и Ивонна, золотая женщина, и мои внуки. Я верю, что, замужняя или нет, ты еще приедешь к нам и я еще разок тебя дождусь. Мне ведь еще и семьдесят пять не стукнуло!

- Словом, ты почти юноша, - пошутила Элизабет. - О дедушка Туан, ты не представляешь, как я тебя люблю!

Она подхлестнула лошадь, и скоро они уже ехали по дороге вдоль реки Шаранты. Мельник показал внучке голубого зимородка с его красивым бирюзово-оранжевым оперением и пару цапель.

Листва ив и высоких ясеней трепетала на ветру. Придорожная трава поблескивала каплями недавнего дождя. Воздух был свежий, бодрящий.

- Сегодняшняя послеполуденная гроза пошла на пользу, - сказал Антуан Дюкен. - И дышится легче, и земля напиталась водой.

- Да, дедушка, твоя правда. Замечательная была гроза, мне даже стало как-то спокойнее, - с мечтательным видом ответила она.

Элизабет думала о том, что стала женщиной в ритме громовых раскатов, под баюкающее, хрустальное пение проливного дождя. По ее телу прошла сладострастная волна, стоило ей вспомнить обнаженное тело Ричарда. Захотелось его поцелуев, его запаха - да просто быть с ним рядом.

«Выходит, я его люблю? - удивилась она. - Я его люблю, и он хочет на мне жениться».

Впервые после исчезновения Жюстена, то есть почти за год, Элизабет испытала искреннюю радость.

Поместье Гервиль, пятница, 26 августа 1898 года

Гуго Ларош пустил громадного неутомимого серого жеребца галопом, и его подкованные копыта дробно застучали по проселочной дороге. Любимица Элизабет Перль быстро отстала. Изящная и легконогая, она, в отличие от Галанта, на такую прыть не была способна.

Близился сезон сбора урожая, и помещик взял внучку с собой проинспектировать виноградники. С тех пор как она обозвала его безумцем и оттолкнула, угодив в ловушку его объятий и напуганная двусмысленным поцелуем в шею, Ларош держал дистанцию.

Угрожающие взгляды верной Бонни, бдевшей с утра до вечера, мешали ему приблизиться к внучке в пределах замка, а на конюшне его встречал насупленный Жан Дюкен.

Младший брат Гийома отлично справлялся с обязанностями конюха, оставаясь при этом молчаливым и враждебным. Но Ларош, зная цену хорошему работнику, не спешил его увольнять.

Они сразу условились: Дюкен спит в бывшей каморке Жюстена, там же ест и не выходит за пределы двора с его хозяйственными постройками, включавшими сарай, конюшню и кладовки для дров и инструмента.

- Будь по-вашему, мсье! - гордо заявил Жан. - Я и сам не хочу входить в ваш дом!

Часто приходили Элизабет с Бонни, чтобы пообедать вместе с Жаном: молодой женщине нравилось бывать в крошечном закутке, где когда-то жил Жюстен. Он оставил там некоторые свои вещи - почтовый календарь с картинкой, изображавшей жатву, дешевое круглое зеркало и гетры для верховой езды.

Гуго Ларош осадил коня, и сумасшедший галоп сменился размашистой рысью. Они выехали на аллею, обрамленную тополями, которая вела к нескольким большим постройкам. Элизабет наконец нагнала деда и дала выход своему раздражению.

- Я чуть не загнала Перль, дедушка, - упрекнула она его. - Посмотрите, она вся в пене!

- Если эта лошадь неспособна пройти такое мизерное расстояние, я куплю тебе другую, - сказал помещик.

- Вы считаете, что это мизерное расстояние? - вспыхнула девушка. - Километра четыре, не меньше!

Ларош упорно не смотрел на внучку - по той простой причине, что на ней сегодня была амазонка из светло-зеленого бархата, некогда принадлежавшая Катрин. Он недоумевал, надела ли она ее нарочно, чтобы вывести его из равновесия, или же это все-таки случайность.

- Я не хочу ни на кого менять свою Перль! - сказала Элизабет. - Я ее люблю. А вот поберечь ее стоит. Мне кажется, весной она была более энергична.

Дед бросил на нее стремительный оценивающий взгляд, а потом пояснил тоном, который Элизабет нашла отвратительным:

- Твою кобылу покрыл Галант, когда она была «в охоте». Я выпустил их вдвоем на луг. Так что она уже пять месяцев как жеребая.

Элизабет невольно покраснела - столько насмешки было в интонации Лароша, и как старательно он выделял слова «покрыл» и «в охоте». Дабы скрыть смущение, она заметила:

- Вам следовало бы меня предупредить, я бы утром ее не взяла, тем более для дальней поездки.

- Можешь не волноваться, еще пару недель на ней точно можно выезжать.

Он спешился перед большой двустворчатой дверью одного из зданий. Тут же подбежал мужчина и перехватил поводья.

- Здравствуй, Колен! Вот, приехал показать мадемуазель Элизабет, своей преемнице, винные склады. Займись ее кобылой - оботри хорошенько, да не давай сразу пить.

- Слушаюсь, мсье Ларош, - пробормотал складской служащий.

Он старался не смотреть на девушку, но все же невольно залюбовался ее красотой, тем более что этот наряд цвета весны ей удивительно шел. Элизабет соскочила на землю, отвергнув помощь деда. Он тоже находил, что сегодня она особенно хороша: темные волосы сплетены в косу, падающую на спину, на голове - шляпка того же светло-зеленого цвета, что и платье, подогнанное точно по фигуре и подчеркивающее ее женственные округлости.

И снова помещику почудилось, что перед ним Катрин. Он даже отступил на пару шагов, чтобы не поддаться порыву и не заключить Элизабет в объятия с единственной целью прикоснуться к