Его лошадь испугалась, взвилась на дыбы и сбросила Гхэ; однако тому казалось, что все происходит невероятно замедленно, — чувства его опережали события. Поэтому он с легкостью перевернулся в воздухе, по-кошачьи ловко приземлился и тоже по-кошачьи быстро скользнул по равнине, низко пригнувшись. Сжимая в руке нож, Гхэ встретил хищника в его стихии, под колышущимся пологом травы.

Благодаря странно ускорившемуся восприятию Гхэ смог не торопясь разглядеть животное. Оно казалось приземистым и массивным, но это было иллюзией, порожденной его размерами: зверь, если бы не полз на брюхе, был бы гораздо выше травы. Больше всего он напоминал свирепую собаку, с почти квадратной головой и коротким носом. Покрытые кровью передние лапы оказались толще и короче задних, тело величиной не уступало лошадиному, а на загривке огромным бугром выпирали мускулы. Палевая с коричневыми полосами шкура сливалась с растительностью.

Оскаленная пасть с легкостью могла бы вместить голову Гхэ; именно такое желание и читалось в маленьких черных глазках чудовища. Если бы не сверхъестественные способности вампира, движения зверя казались бы молниеносными — оно явно могло бежать гораздо быстрее лошади, по крайней мере на коротких расстояниях.

Гхэ сосредоточился, раскинул сеть своего могущества по степи, подчиняя себе силы земли, как это делал захваченный им демон, черпая силы из потока.

Хищник и вампир столкнулись друг с другом. Несмотря на всю свою мощь, зверь пошатнулся от удара и был явно озадачен: он ведь только что лапой прихлопнул, как муху, лошадь, и поэтому никак не ожидал, что слабый человек устоит на ногах. Гхэ увернулся от страшных когтей и одновременно нанес удар ножом снизу вверх под нижнюю челюсть твари. Страшная разинутая пасть нависла над ним, и он мог видеть, как окровавленная сталь клинка рассекла язык и проникла в череп. Гхэ знал: этого недостаточно, чтобы убить зверя немедленно, и будь он обычным воином, хищнику хватило бы ярости и сил прикончить его; однако в тот же момент Гхэ поглотил дух чудовища, выпил его жадными глотками, а остаток присоединил к остальным, захваченным раньше.

«Ну вот, теперь меня пятеро», — подумал Гхэ, когда безжизненная туша придавила его к земле. Он с улыбкой ощутил, как она сотрясается под запоздалыми ударами воинов.

Гхэ позволил им вытащить себя, всего залитого кровью хищника, из-под зверя, очень довольный теми приветственными криками, которые вызвал его подвиг. Он помахал в воздухе окровавленным ножом, и крики стали еще громче. Гхэ двинулся туда, где оставался отряд, предоставив одному из менгов ловить его ускакавшую лошадь, — он знал, что так выглядит более внушительно, чем в седле.

Предводитель выехал вперед, спешился перед Гхэ — это была великая честь — и пожал его окровавленную руку.

— Я никогда еще не видел подобного подвига! — воскликнул он, не в силах сдержать восхищения. — Гаан был прав: он сказал, что ты подобен льву, а только лев смог бы справиться с шежном.

— Шежном? — переспросил Гхэ.

— Травяным медведем. Он, должно быть, подкрадывался к нантукам, когда наши воины, на свое несчастье, помешали ему. — Менг изумленно покачал головой. — Этот клинок — бог? — спросил он, показывая на нож Гхэ.

Гхэ озадаченно нахмурился:

— Что?

Предводитель хлопнул его по плечу:

— Это, наверное, и есть ответ на мой вопрос.

— Но не на мой, — возразил Гхэ. — Что такое бог-клинок?

Воин казался смущенным:

— Это оружие, в котором живет бог. Я слышал, что такое бывает, но мало знаю о нем. Однако все, что мне известно, я с радостью тебе расскажу.

— Буду весьма признателен, — поклонился Гхэ. В уме его возник страшный образ меча Перкара; он вспомнил, как его собственный, благословленный Рекой клинок задрожал и чуть не сломался при соприкосновении со странным зеленым металлом. Бог-меч…

— Гаан сможет рассказать тебе больше.

— Когда мы с ним встретимся? — рассеянно спросил Гхэ и помахал рукой в ответ на несмолкающие приветственные крики.

— Он будет ждать нас завтра у Белой скалы, — ответил предводитель.

Гхэ кивнул, обернулся к Квен Шен и подмигнул ей. На лице супруги Гавиала была написана странная смесь страха и облегчения. Гхэ испытал прилив нежности к ней: Квен Шен — удивительная женщина, он многим ей обязан. Когда он наконец воссоединится с Хизи, своей настоящей возлюбленной, он постарается забрать жизнь Квен Шен как можно более безболезненно.

Тсеба, как выяснил Ган, означало «Белая скала». Название хорошо подходило этому месту — каньону с низкими меловыми стенами, который тянулся на север, в направлении горного плато. В последний день пути к отряду присоединялось все больше и больше всадников: скоро по камням Тсебы зацокали копыта более чем сотни коней.

Впереди их ждал один-единственный воин.

Ган не особенно ясно представлял себе, каким должен быть менгский вождь, но он думал, что того будет по крайней мере сопровождать свита, а впереди будут идти музыканты. Всадник был еще довольно далеко, но, насколько Ган мог разглядеть, менгский вождь совсем не отличался роскошью одеяния — скорее он казался усталым и оборванным, словно ему пришлось проделать более далекий и более трудный путь, чем отряду. Ган усомнился бы в том, что этот человек — именно вождь, если бы все менги не спешились перед ним; он сам и оставшиеся в живых нолийские солдаты последовали их примеру, когда поняли, что происходит.

Гхэ, Квен Шен и Гавиала подвел к вождю предводитель отряда, и они начали о чем-то беседовать. Голоса далеко разносились в каньоне, но не менее громко звучало и ржание коней, и перестук копыт, так что хотя Ган и слышал разговор, разобрать слов не мог.

Но вскоре Гхэ оставил своих собеседников и двинулся сквозь армию людей и коней. Он шел как могучий герой, воины почтительно расступались перед ним, и скоро стало ясно, что идет он к Гану. Старик собрал все силы, ожидая дальнейших событий.

— Привет, Ган, — обратился к нему Гхэ. — Как я вижу, ты достаточно хорошо перенес наше путешествие.

— Достаточно хорошо.

— Не пойдешь ли ты сейчас со мной?

— Разве у меня есть выбор?

— Нет.

— Что ж, тогда я буду счастлив сопровождать тебя. — Старик отряхнул с себя конскую шерсть, но, когда он сделал шаг, его ноги чуть не подкосились.

— Позволь мне тебе помочь, — сказал Гхэ, крепко — даже чересчур крепко, так что Гану стало больно, — беря его под руку и направляя к группе вождей. — Должен признаться, Ган, я был на тебя сердит, — сообщил ему по дороге вампир. — Впрочем, не поэтому я старался избегать тебя эти дни.

— Да? Разве ты избегал меня?

Гхэ поцокал языком.

— Ты предал меня, Ган, и предал Хизи тоже, хотя, я уверен, по своей глупости считал, будто помогаешь ей. Я держался от тебя подальше, чтобы сохранить тебе жизнь, потому что каждый раз, стоило мне тебя увидеть, у меня возникало желание забрать дух из твоего немощного тела. Но все же мне казалось, что от тебя еще может быть польза, — как оно и оказалось теперь.