виночерпий пообещал передать их просьбу графу, хотя надежды на успех мало. «Вы же знаете, как ставят себя эти вельможи», – пояснил Уго. В конце концов ему удалось избавиться от всех любопытствующих и болтунов. Уго хотел… ему было необходимо давить виноград, снова ощутить, как сусло замешивается под ногами, как рождается вино. На госпитальном складе места было недостаточно: вино давили в большущей бочке, оттуда сусло выливали в кувшины и бочки поменьше. Уго разулся, забрался в бочку, а потом взял Мерсе и поставил рядом с собой. Девочка почти исчезла за высокими бортами. И так, взявшись за руки, отец с дочерью танцевали и давили виноград, шутили, смеялись и пели.

Уго не пришлось упрашивать Рожера Пуча о вспомоществовании госпиталю Колом. 1 февраля 1401 года барселонский Совет Ста принял решение начать переговоры с епископом и кафедральным капитулом: назрела необходимость объединить все барселонские госпитали, независимо от того, кто оказывал им попечительство – город, епископат или капитул. В начале пятнадцатого века в Барселоне медицинская помощь предоставлялась в маленьких независимых друг от друга госпиталях, каждый из которых мог принять от дюжины до двух дюжин больных и какое-то количество подкидышей, оставленных у госпитальных дверей. Эти учреждения, некоторые уже со столетней историей, вечно нуждались в деньгах, несмотря на вклад, сделанный при их основании, несмотря на собираемую милостыню и на доли от завещаний барселонцев: даже самые несчастные бедняки, объявляя свою последнюю волю, редко забывали упомянуть госпитали.

Средневековое представление о госпиталях как о пристанище для бедных и бездомных, где горемыкам помогают умереть, переменялось вслед за достижениями медицины. И вот в 1401 году в Барселоне было решено построить большой госпиталь, предназначенный, как гласил устав, для приема, размещения, поддержания и кормления бедных мужчин и женщин, калечных и расслабленных, умалишенных, раненых и страдающих от иных недугов, а также брошенных детей и прочих обездоленных любого рода и звания.

Советники и церковники пришли к соглашению: слить в одно учреждение с названием Санта-Крус сразу шесть барселонских госпиталей. Место для его постройки выбрали поблизости от Колома, где Уго безвозмездно работал виноделом по просьбе управляющего и священника.

Несмотря на все старания Уго, через несколько месяцев то вино, которое давила Мерсе, превратилось в молодую кислятину, царапающую горло и булькающую в желудке, но больные из госпиталя Колом пили его, точно божественный нектар. Уго подумал: а не вылечить ли вино с помощью aqua vitae? По настоянию Рехины винодел уже давно забрал свой перегонный куб, который, при пособничестве Марии, хранился в тайном месте на хуторе Рокафорта; Уго сумел приспособить куб к очагу в доме Жауме и теперь по ночам готовил снадобья, которые заказывала ему жена. Поразмыслив, Уго отказался от своей идеи: красное вино в Коломе и так было крепкое, однако крепость улучшает только хорошие напитки, а вино в госпитале было резкое и кислое, слишком простецкое, чтобы предлагать его королю Мартину, его августейшей супруге, епископу Барселонскому или городским советникам, – все эти особы собирались появиться на закладке нового госпиталя и поместить в его основание первые камни.

И управляющий, и священник проявили щедрость. Винодел заказал для праздника несколько бочек нового, но хорошо сделанного вина (не такого, как в Коломе, где ягоды мешались с улитками и листьями) – ему был нужен сорт с ярко выраженным привкусом винограда. Разжившись хорошим вином, Уго действительно усилил напиток немалой дозой aqua vitae, чтобы уравновесить ягодный вкус спиртовой крепостью.

В воскресенье, 17 апреля 1401 года, барселонский квартал Раваль почтили своим присутствием король Мартин, королева Мария де Луна, епископ Жоан Эрменгол и городские советники. Открытие большого госпиталя прошло с надлежащей пышностью: королевская чета ехала верхом в сопровождении почетного караула и приближенных (не обошлось и без Рожера Пуча), об их появлении возвещали трубы и барабаны. Епископ под балдахином и тоже со свитой священников и служек как будто состязался с монархом в пышности, а строгие важные члены городского совета выступали с жезлами, одетые в черное. За ними следовали цеховые старшины – под своими флагами. Процессия с первыми четырьмя камнями для нового здания отправилась от Барселонского собора и прошла по Госпитальной улице, на которой тоже подготовились к празднику: дома украсили цветами и ветками, на некоторых фасадах даже вывесили старые ковры; сама улица была подметена и полита водой, городские власти обязали жильцов радоваться и ликовать под страхом штрафа в пять суэльдо для унылых – и эта сумма была значительно меньше штрафа для барселонских цехов в случае неявки на церемонию.

Уго, нарядившийся в свой старый городской костюм, расхаживал по пустырю рядом с госпиталем Колом: еще недавно здесь были огороды, теперь же территорию расчистили для строительства. Пространство было слишком мало, чтобы вместить всех, кто в этот солнечный весенний праздничный день решил поглазеть на закладку нового госпиталя, поэтому толпа собиралась за кордоном солдат, ограждавших крытый помост со стульями, на которых постепенно рассаживались их величества, вельможи, прелаты и сановники.

Мерсе, сделавшая Колом своим владением с тех пор, как отец начал работать с госпитальным вином, услышав строгое замечание священника, прекратила беготню в тот самый момент, когда низенький и толстый король Мартин, окруженный рыцарями свиты, неуклюже сполз с лошади и приближенные тотчас подхватили его на руки. Королева Мария тоже не обошлась без помощи, но все же ступила на землю с большей ловкостью и достоинством, чем ее супруг. Мария приняла букет цветов от группы девочек из Раваля, среди них была и маленькая дочь Уго Льора.

Уго улыбнулся, наблюдая за этой сценой. И почувствовал на себе осуждающий взгляд жены. Он отыскал Рехину среди важных гостей: она стояла позади графини Анны и ее подруг. На Рехине было платье, купленное к торжественному дню: если эта женщина и жадничала с повседневными расходами, хотя и была вынуждена в них принимать участие, она никогда не экономила на своей внешности – одежде, украшениях, маслах, благовониях, – на интересующих ее книгах, как бы дорого за них ни просили на распродажах, и на пожертвованиях для священников, с которыми она водила дружбу. По поводу Мерсе у них с Уго вышел жаркий спор.

– Девочка счастлива, – ответил он на жалобы Рехины по поводу дружбы Мерсе с ребятней из квартала Раваль.

Но Рехина настаивала на том, что Мерсе не должна с ними якшаться, как будто речь шла о наследнице благородных кровей.

Уго стоял на своем:

– Разве она и так уже не ходит к учителю?

– Да, но…

Уго даже не дал жене договорить:

– Она моя дочь!

Это заявление совсем не понравилось Рехине: она резко выпрямилась, нос ее задрожал.