class="p1">Тем временем, однако, я не оставил своего плана. Я нашел хорошего психиатра, д-ра Хью Сторроу, профессора в медицинской школе при Кентуккском университете, который вел частный прием населения, и поверил ему с первого взгляда, а по мере того как мы беседовали, мое доверие возрастало. Он был спокоен и сдержан. Я рассказал ему о своей нестабильной, неустроенной, непутевой жизни и о том, что я переходил то к одному, то к другому занятию, не веря сам себе и не умея на чем-то остановиться, не в состоянии противиться искушению найти что-нибудь получше. Я коснулся также моих неопределенных взаимоотношений с людьми, моей вспыльчивости и тенденции закрываться даже от лучших друзей, когда происходило что-то неприятное. Кроме того, я рассказал д-ру Сторроу, что меня всегда ужасно раздражают звуки, связанные с едой, — стук вилок о зубы, жевание и чмокание губами, и что мне нужна в этом деле помощь. Мне хотелось иметь жену и детей, но я предвидел, что эта проблема может стать препятствием на пути создания семьи. До некоторой степени эта особенность, видимо, была в центре всех остальных моих трудностей.

Д-р Сторроу сообщил мне, что он недавно опубликовал свой метод и что я, вероятно, могу найти его книгу в библиотеке. Я настолько загорелся общением с этим человеком, что еще до следующей встречи прочитал весь его труд под названием «Введение в научную психиатрию» (1967).

Звуки и шумы

Во время второй встречи д-р Сторроу попросил меня подробнее обрисовать мою историю. Я рассказал, что рос очень напряженным, нервозным мальчиком, мучимым своей сверхчувствительностью к звуку. Даже легкое посвистывание носом, издаваемое человеком, приводило меня в состояние отчаяния. Моя мама страдала этим же и однажды сказала, что чуть не умерла, поняв, что в этом я похож на неё.

Нередко мама так остро реагировала на звуки еды, что бежала из-за стола в ванную, где её рвало. В результате отец был настолько озабочен своим поведением за едой, что производил еще больше шума. У него начинало течь из носа, и в процессе еды он втягивал им воздух. Я подозревал, что иногда он делал это нарочно. Я подозревал, что все делают это нарочно.

Мама постоянно пыталась расслабиться, но преуспела только в том, что могла сидеть неподвижно, как статуя. Я чувствовал её напряжение, когда она присутствовала в комнате, и сам начинал напрягаться. Я нервничал, видя, как поднимается её грудь при дыхании, и старался, чтобы моя грудь двигалась незаметно. Я прилагал усилия к тому, чтобы мое дыхание было беззвучным. Я вообще едва дышал. Такова была у меня семейная жизнь.

Когда мне было около двенадцати лет, я перестал есть за общим столом и брал тарелку в свою комнату. После этого я никогда не ел вместе со всеми, за исключением тех случаев, когда у нас были гости или праздник. Тогда приходилось соблюдать общепринятые правила. В лагере бойскаутов я спал, заткнув пальцами уши. Невозможно было отделиться во время еды, но в мой желудок все ложилось комом. В детстве у меня всегда был плохой желудок, и врач говорил, что нужно есть поменьше жареного. О моих «нервах» он не упоминал. Что ты скажешь нервному родителю, у которого нервный ребенок? В маленьком городке Вандейлии, Иллинойс, в котором мы жили, не было психолога.

Естественно, у меня были проблемы в школе, когда другие ребята пользовались жвачкой и сопели носом. Я мог определить, насколько чист чей-то нос, на другом конце комнаты. Мне оставалось только незаметно держать в одном ухе палец. Позднее, когда я поступил в колледж, храпение моих товарищей по комнате сводило меня с ума, и я перестал с ними разговаривать. Еще позднее, когда я покинул колледж и стал работать в береговой охране, я ночью засовывал в уши свернутую салфетку клинекс, а на голову клал подушку. Затем что-то подвигло меня заняться настройкой пианино, что давало возможность применить мою сверхчувствительность к звуку, но это принесло мне еще больше неприятностей. Настраивая музыкальный инструмент, вы должны прислушиваться к тончайшей гармонии, а её ничего не стоит заглушить. Это была бесконечная борьба с лающими собаками, стиральными машинами, газонокосилками, телевизорами и шумными детьми.

Я закончил мою краткую биографию, поведав д-ру Сторроу о том, как я недавно обедал в ресторане и настолько вышел из себя из-за звуков, издаваемых людьми за едой, что ушел, не закончив обеда. Он выслушал меня и задал еще несколько вопросов, а потом сказал, что хотел бы облегчить мое состояние с помощью упражнений по релаксации. Он также хотел подготовить меня к гипнозу, который, как он надеялся, должен избавить меня от ненужного нервного напряжения и высветить глубоко спрятанные ощущения, касающиеся ситуаций и людей. Сторроу объяснил, что его методы основаны главным образом на постепенном восстановлении душевного равновесия — терапии, разработанной южноафриканским психиатром по имени Джозеф Волп.

Он предложил мне начать наблюдать за своими ощущениями в процессе общения и приступить к упражнениям на релаксацию по маленькой голубой брошюре, которую он мне вручил. Я очень стремился выполнять процедуру релаксации и был в восторге, когда обнаружил, что она прекрасно работает с самого начала. Некоторые занятия были настолько удачны, что я мог бы заснуть в середине упражнения.

Восстановление душевного равновесия

Пока я посещал д-ра Сторроу, я все время вел дневник. Он у меня сохранился — семь заполненных тетрадей. После моего третьего сеанса, 26 сентября 1968 года, я сделал заметку об этом замечательном событии, каждая деталь которого четко запечатлелась в моей памяти.

«Ну и день у меня был! Сторроу, к моему величайшему удивлению, меня загипнотизировал. Совершенно удивительный опыт! Как бы остаешься в сознании, а не спишь и не находишься в трансе, как обычно описывают гипноз. Я бы сказал, что мог остановить процесс в любой момент по своему желанию, особенно во время индукции. По его словам, результат зависит от того, насколько хорошо я сконцентрируюсь. Видимо, действительно, это вопрос реакции и сотрудничества. Все получилось, потому что я хотел, чтобы на меня гипноз подействовал.

Во-первых, он обратил мое внимание на спиральный рисунок, изображенный на карточке, и пока я на него смотрел, он предложил мне приступить к релаксации. Мы начали с кончиков пальцев моей правой руки, затем постепенно поднялись к плечу. Потом мы работали над моей левой рукой, сегмент за сегментом, потом над правой ногой, по очереди расслабляя каждый участок Тем временем он говорил, что скоро у меня глаза закроются и я усну. Очень скоро мои веки отяжелели и действительно закрылись. Он