Ноа объяснил и подождал указаний. Над его головой покачивались в ночи высокие пальмы. Опустив глаза, он заметил свет телевизора в окне дома напротив.

– Нет… это бесполезно… Джей, этот тип не представляет собой никакой опасности… Тебе достаточно установить наблюдение.

Закончив разговор, он вернулся в дом.

– Большое спасибо, Даг. Вы очень любезны. Действи…

Комната была пуста. И погружена в тишину. Рейнольдс почувствовал, что сердце так и подпрыгнуло в его груди. Он обернулся кругом. Даг появился из темного угла.

– Бог мой, ну и напугали вы меня! – проговорил детектив.

Ученый с улыбкой смотрел на него. Ноа наклонился, чтобы взять дорожную сумку.

– Даг, и последнее: вы никому не будете говорить об этой истории, слышите? Люди, на которых я работаю, так сказать, шутить не любят…

Клэнси кивнул.

– О какой истории? – спросил он.

Ноа улыбнулся.

– Спасибо, Даг. Не буду больше вам докучать.

* * *

Даунтаун, Лос-Анджелес. Ноа скользнул в стеклянный лифт гостиницы «Вестин-Бонавентур» вместе с двумя конгрессменами, у которых были бейджи на пиджаках. Они начали подниматься. Остались далеко внизу бассейны и водопады холла, а пассажиры зависли прямо в небе, снаружи.

– Твою мать, – сказал тот, что помоложе. – Прямо в этом лифте снимали сцену из «Правдивой лжи». Помнишь, ту, где Шварценеггер выкатывает верхом на кабине лифта…

И в самом деле, в кабине висела памятная табличка, где говорилось, что тут проходили съемки, но Ноа было на это наплевать. Как и на освещенные небоскребы на фоне ночного неба, и на огромный сверкающий мегаполис, расстилающийся у их ног на многие сотни километров. Картина, написанная светом, огненными артериями, сочетание неона и темноты…

До самого горизонта.

– Этот город просто создан для того, чтобы заниматься сексом, – сказал второй, постарше. – И я жажду секса. Я жажду киску.

Нетрезвые голоса. У обоих обручальные кольца. Очередные типы, принимающие тестостерон, чтобы омолодиться. Двери лифта открылись, и конгрессмены, хихикая, вышли на двадцать седьмом этаже. Тому, что помоложе, было нелегко идти прямо. Ноа проводил их взглядом, пока двери снова закрывались, и продолжил подниматься.

Тридцать второй.

Рейнольдс зажег в номере все светильники, бросил дорожную сумку на кровать, расстегнул воротник рубашки. Не обращая внимания на вид за окном, открыл мини-бар и схватил упаковку фруктового сока.

Взглянул на часы.

Двадцать три пятнадцать. Напоследок ему оставалось проверить еще одну вещь.

Минутой позже, сидя на краю кровати, он связался по телефону с директором индейского казино.

* * *

Наконец Ноа посмотрел в окно. Очевидно, мир продолжал вращаться вокруг своей оси, такси и машины – прочерчивать свой путь на огромных транспортных развязках Лос-Анджелеса, а человеческий род – спешить к своему вымиранию.

Но здесь, в этом номере, время остановилось.

Джей разбудил Генри в три часа ночи.

– Вставай.

– Что?

– Вставай и одевайся. – Он бросил его одежду на кровать.

– Что происходит? – спросил подросток.

– Поспеши, – сказал Джей, не отвечая на вопрос. – Жду тебя в соседней комнате. И не вздумай шуметь.

Через минуту Генри присоединился к Джею в гостиной. Почти все светильники были погашены, за исключением двух небольших бра над креслами.

– В чем дело?

Джей схватил его за руку и потащил к следующей двери.

– Минуту! – возмутился Генри, сопротивляясь. – Что все это означает?

– Сейчас увидишь.

Генри попытался освободиться.

– Почему здесь нет моего отца? Он в курсе?

Джей обернулся к нему лицом и приблизил рот к уху Генри.

– Я все знаю. Если ты собираешься остаться сыном своему отцу, в твоих интересах следовать за мной.

– Ничего не понимаю.

– Следуй за мной, и сейчас все поймешь.

На этот раз Генри послушался. Джей увидел в этом доказательство того, что они с Ноа не ошиблись.

Они вошли в лифт. Генри незаметно взглянул на Джея. Тот, погрузившись в свои мысли, хранил молчание.

Когда они появились в холле гостиницы, ночь была черной, влажной и враждебной; их окатило дождем. С другой стороны дороги в свете фонарей море было огромным, и волны с шумом ударялись о скалы. Они прошли до маленькой пристани, спустились по каменным ступенькам и добрались до освещенного блестящего причала.

– Куда вы меня ведете? – прокричал Генри, чтобы перекрыть шум грозы.

– А чего ты боишься? Что я брошу тебя в воду? Ты же сын Гранта Огастина, – иронично заметил Джей.

Он пересек носовую часть небольшой шестиметровой моторной лодки с крохотной, частично застекленной кабиной управления. Лодка раскачивалась и двигалась во всех направлениях.

– Поднимайся, – потребовал Джей.

– Нет.

В руке Джея появился пистолет.

– Заткнись и поднимайся.

Генри был весь мокрый. Он дрожал, ветер дул ему прямо в лицо. Стоящий за штурвалом Джей, казалось, оставался нечувствителен к холоду. На море была качка, и Генри, которого обдавало брызгами, пришлось крепко держаться.

Наконец Джей выключил мотор, и лодка, которую тут же начало раскачивать волнами, зарылась носом в воду. Кругом висела сплошная пелена ливня; не было видно даже Гласс-Айленд. Единственное, что удавалось различить сквозь завесу дождя, кроме поверхности воды совсем рядом с лодкой, – это свет маяка, будто составленный из точек и черточек: ослепительно-белая огненная стрела с картины кого-то из импрессионистов.

Генри рассматривал Джея, его худое лицо, лихорадочный взгляд, и ему казалось, что перед ним зверь, волк или койот, но не человек.

– Что случилось, Генри? – спросил Джей, глаза которого сверкали опасным блеском. – Ты выглядишь совсем бледным.

Ничего не говоря, Генри снова посмотрел на Джея, дрожа от холода и страха.

– Мне очень понравилась твоя история вчера вечером, – снова сказал Джей.

Он схватил в кабине термос, налил себе стакан и поднес к губам. Генри почувствовал долетевший до него запах кофе, смешанный с запахом дождя. Сквозь грозу светящаяся стрела маяка, должно быть, повернула к ним за его спиной, так как она осветила лицо Джея, который зажмурился, ослепленный, затем все снова потонуло во мраке.