самый верх, а как в поход, так, значит, и без Котика можно? Никуда это не годится. Зря вы моего тезку обижаете. А по-моему, так, ребята: Костя пионер? Пионер! Поход пионерский? Пионерский… Значит, и говорить не о чем. Ну, а если уж очень устанет, я его, в крайнем случае, сам донесу. Весу-то в нем тридцать килограммов.

В тот же день Константин Георгиевич распорядился, чтобы готовили рюкзаки, походное снаряжение, чтобы маршрут хорошенько изучили и послезавтра чем свет — «в дорогу дальнюю, дальнюю…»

И вот в воскресенье, еще затемно, запел горн.

Ребята вскочили, как на пружинах, быстро умылись, сделали зарядку, перекусили в столовой и построились по-походному — кто с тяжелым рюкзаком за плечами, кто с ведром в руке, кто с топором, кто с большой кастрюлей. Один Костя в белой панамке, как всегда, стоял на левом фланге и держал руки по швам. Из всего походного снаряжения на его долю пришлась одна зеленая кружечка, да и ту он привязал к поясу ремешком…

Константин Георгиевич вышел на крыльцо, скомандовал:

— Колонна, смирно!

Встали смирно. Константин Георгиевич еще раз окинул глазами ребят и спросил:

— Все ясно? Вопросов нет?

Он хотел было уже скомандовать: «Шагом марш!», — но тут заметил, что Костя поднял руку.

— Что у тебя, Великанов? — спросил Константин Георгиевич.

— Ничего, — сказал Костя, — мне бы дали чего-нибудь еще, Константин Георгиевич, а то все вон сколько несут, а у меня никакой общественной нагрузки.

— И то правда, — улыбнулся Константин Георгиевич, — да только что же тебе дать? А ну-ка, вот что… — Он достал из кармана коробок со спичками и протянул Косте. — Вот тебе нагрузка. Держи, неси и храни как зеницу ока. И не смотри, что в ней весу немного: мал золотник, да дорог! Это, брат, самый важный груз… — И, глянув на ребят, которые начали было улыбаться, добавил серьезно: — А вы как же думаете? Пропадут спички, нечем будет огонь развести. Огонь не разведем — костры не разожжем, костры не разожжем — обед не сварим, голодные домой придем… Это такой груз, что с ним шутить не приходится. Почетный груз, можно сказать. Ну, все теперь? Запевалы — вперед! Шагом марш!

И зашагали ребята в походном строю.

Сначала шагали по дороге, потом по лесной тропинке, потом вышли в поле…

И Костя шагал не хуже других. И совсем ему нетрудно было идти под веселую песню, и очень было приятно, что тут в походе никто к нему не пристает ни с какими заботами. А еще приятнее было то, что идет он не просто так, а несет важный груз.

«И что бы ни случилось, — думал Костя, — а уж я его донесу, оправдаю доверие, покажу, что мне и не такие дела можно поручать…»

И пока шли, совсем размечтался Костя. Представилось ему, что это не спички, а секретный пакет особой важности, а на дороге не кусты стоят, а притаились враги… Или вот так: он летит на самолете и везет, только не спички, конечно, а что-то очень важное, и тут случилось что-то очень страшное, а он не растерялся… Или вот так еще: он на подводной лодке, и ему приказано прорваться сквозь все заграждения…

«Эх, — думает Костя, — когда же все это будет? Да и будет ли когда-нибудь?.. Вот я всю жизнь прожил, а ничего такого, особенного со мной ни разу не случилось. Ну, вот теперь дали мне поручение… Хоть бы напал на меня, что ли, кто-нибудь, а то ведь опять, наверное, ничего не случится».

И вот когда Костя додумал до этого места, тут как раз и случилось. Да такое случилось, чего Костя никак не ожидал.

Уже и берег Горетовки показался впереди, уже и баржи стало видно. Уже близился к концу поход…

Вдруг сразу налетела из-за леса тяжелая низкая туча, закрыла солнце. Потом ослепительным блеском сверкнула молния, и одинокая береза, стоявшая у самой дороги, раскололась пополам и вспыхнула, как свечка, и такой грохот прокатился по полю, что ребята бросились врассыпную, кто куда, в кусты… А потом такой дождь хлынул с неба, что сразу промочил на Косте и панамку, и курточку, и штаны, и полминуты спустя на нем сухой ниточки не осталось.

Он сидел, скорчившись комочком, выглядывал из-под мокрой панамки и смотрел, как ребята напрасно стараются спастись от дождя под редкой листвой кустов. И хоть очень неудобно ему было, и мокро, и холодно, он сидел, не шевелясь и так просидел до тех пор, пока не прошла черная туча, не выглянуло солнце и не сбежались со всех сторон мокрые насквозь ребята.

— А ну, быстро становись! Бегом марш! — скомандовал Константин Георгиевич.

И ребята, продрогшие от дождя и от холодного ветра, весело побежали вперед, шлепая босыми ногами по сверкающим лужам. И Костя тоже бежал, только он бежал очень осторожно, все время глядел под ноги и скоро стал отставать…

Впрочем, и бежать-то осталось совсем недалеко, и минуту спустя самые быстроногие уже добежали до берега и стали раскапывать груду стружек, сваленных под горой. Там, под мокрыми стружками, почерневшими от непогоды, оказались совсем сухие, золотистые стружки. И к тому времени, когда подтянулись к речке тылы похода с ведрами и с кастрюлями, под защитой горы уже сложено было четыре больших костра. Только костры эти не горели, и ребята, сколько ни искали, так и не могли найти ни одной сухой спички.

Были спички у Андрюши Старосада, да так размокли, что у них даже головки расплылись… Были спички у Марины Ореховой, да она, как ударил гром, все растеряла с испугу, а потом все нашла, а спички так и не нашла…

И когда Константин Георгиевич подошел и посмотрел на эти сухие, готовые пылать и греть костры, он тоже полез было в карман, да вспомнил, что отдал спички Косте, и только рукой махнул. А тут и Костя подошел. Подошел, встал и молчит.

— Вот, брат, видишь! — сказал Константин Георгиевич. — Плохо наше дело. Теперь были бы и сухие и сытые, а то будем, голодные да холодные, зубами лязгать, как волки. Не уберегли мы спички…

— А я уберег, кажется… — сказал Костя и протянул Константину Георгиевичу сухой коробок.

Константин Георгиевич посмотрел на Костю, посмотрел на спички, открыл даже коробочку, опять посмотрел на Костю и, наконец, спросил: