Я встал, взявшись за оставшееся крыло бабочки. Возможно, в нём осталось немного магии – доброй – потому что я почувствовал, как мой страх частично утих. Держась за крыло сначала одной рукой, затем другой, я медленно повернулся на триста шестьдесят градусов. Я увидел три дворцовых шпиля на фоне темнеющего неба, и теперь они находились примерно там, где, судя по моему внутреннему компасу и должны были находиться. Я не заметил городскую стену, да на самом деле и не ожидал этого. Пьедестал был высоким, но на пути стояло слишком много зданий. Будто специально.

– Подожди, Радар, – сказал я. – Это не займёт много времени. – Я надеялся, что был прав. Наклонившись, я поднял кусок камня с острым концом и небрежно сжал его в руке.

А время шло. Я сосчитал до пятисот сначала десятками, потом пятёрками, потом сбился со счёта. Меня слишком тревожил угасающий дневной свет. Я почти чувствовал, как он утекает, как кровь из сильного пореза. Наконец, когда я уже начал думать, что забрался сюда напрасно, я увидел, как в направлении, которое считал югом, возникла тьма. Она приближалась ко мне. Бабочки-монархи возвращались на ночёвку. Я вытянул руку, направив её, как винтовку, на приближающихся бабочек. Я потерял их из виду, когда снова опустился на колени, но продолжал держать руку вытянутой. Острием подобранного каменного осколка я нацарапал отметину на боковой стороне пьедестала, затем «прицелился» вытянутой рукой в просвет между двумя зданиями на дальнем конце парка. Это для начала. Если, конечно, просвет не исчезнет.

Стоя на коленях, я развернулся и свесил ступни с края. Я собирался оставаться наверху, пока не повисну на краю пьедестала, но руки соскользнули, и я сорвался. Радар тревожно гавкнула. Я предусмотрительно согнул колени и перекатился после приземления. Земля стала мягкой от дождя, и это хорошо. Я с головы до ног извалялся в воде и грязи, что было не так хорошо. Поднявшись (и чуть не упав при этом на свою нетерпеливую собаку), я вытер лицо, и посмотрел на свою отметину. Я протянул вдоль неё руку и с облегчением увидел, что просвет между двумя зданиями никуда не делся. Здания – деревянные, не каменные – находились по диагонали через парк. Я видел местами стоячую воду и знал, что трёхколёсник наверняка увязнет, если попытаюсь проехать на нём. Конечно, я извинюсь перед Клаудией за то, что пришлось бросить его, но об этом буду беспокоиться, когда увижу её. Если увижу.

– Вперёд, девочка. – Я накинул рюкзак и побежал.

3

Мы шлёпали по широким лужам стоячей воды. Некоторые были неглубокими, но местами вода доходила мне до колен, и я чувствовал, как грязь пытается засосать мои кроссовки. Радар легко бежала наравне со мной, язык болтался, глаза блестели. Шёрстка промокла и прилипала к её новому мускулистому телу, но её это, казалось, не беспокоило. У нас было приключение!

Здания напоминали склады. Мы добрались до них, и я остановился, чтобы поправить и зашнуровать свои промокшие кроссовки. Затем оглянулся на пьедестал. Я больше не мог разглядеть свою отметину – разрушенная скульптура осталась по меньшей мере в сотне ярдов позади нас, – но представлял, где она находится. Я вытянул обе руки, одну вперед, другую назад, затем побежал, сопровождаемый Радар, между двух зданий. Так точно, это оказались склады. Я чувствовал древний призрачный аромат рыбы, хранившейся в них давным-давно. Мой рюкзак подпрыгивал и дёргался. Мы выбежали в узкий переулок, вдоль которого тянулось ещё больше складов. Все они выглядели так, будто их взломали – вероятно, разграбили – очень давно. Пара складов перед нами стояла слишком близко друг к другу, чтобы проскочить между ними, поэтому я свернул направо, нашёл переулок и побежал по нему. На дальнем конце был чей-то заросший сад. Я свернул влево, надеясь, что возвращаюсь к своему прежнему прямому курсу, и побежал дальше. Я пытался убедить себя, что это не сумерки – ещё нет, ещё нет, – но это были сумерки. Всё так.

Снова и снова мне приходилось огибать здания, стоящие у нас на пути, и снова и снова я старался вернуться на прямой курс к тому месту, где видел бабочек. Я уже не был уверен, что у меня получается, но нужно было стараться. Это всё, что мне оставалось.

Мы прошли между двумя большими каменными зданиями, просвет был таким узким, что мне пришлось протиснуться боком (у Радар с этим не возникло проблем). Я вышел и справа от себя в проходе между тем, что когда-то могло быть музеем и застеклённой консерваторией, увидел городскую стену. Она возвышалась над зданиями в дальнем конце улицы; облака в сгущающихся сумерках были такими низкими, что её верхний край терялся в них.

– Радар! Вперёд!

Из-за этих сумерек невозможно было понять, по-настоящему ли стемнело или нет, но я ужасно боялся, что уже наступила ночь. Мы пробежали по улице, на которую вышли. Ещё не Галлиенская дорога, но близко к ней – я был в этом уверен. Впереди, на дальнем конце улицы, здания уступили место кладбищу. Его заполняли покосившиеся надгробия, мемориальные таблички и несколько построек, похожих на склепы. Это было последнее место, где я хотел бы очутиться с наступлением темноты, но если я был прав – Боже, пусть это будет так, взмолился я, – именно этой дорогой мы должны были пройти.

Я пробежал через высокие приоткрытые железные ворота, и впервые Радар замешкалась – передние лапы на крошащейся бетонной плите, задние на улице. Я тоже остановился, чтобы перевести дыхание.

– Мне это тоже не нравится, девочка, но мы должны, так что вперёд!

Она пошла. Мы пробирались между покосившихся надгробных плит. От разросшейся травы и чертополоха начал подниматься вечерний туман. В сорока ярдах впереди я видел кованую железную ограду. Она казалась слишком высокой, чтобы забраться на неё, даже без собаки, но там были ворота.

Я споткнулся о могильный камень и растянулся на земле. Начал подниматься, затем застыл на месте, сперва не поверив тому, что увидел. Радар неистово залаяла. Из земли появилась иссохшая рука с жёлтой костью, просвечивающей сквозь разорванную кожу. Кулак сжимался и разжимался, захватывая и выпуская горсти влажной земли. Когда я видел такое в фильмах ужасов, то просто смеялся и улюлюкал вместе со своими друзьями, а потом тянулся за новой порцией попкорна. Теперь я не смеялся. Я закричал… и рука услышала меня. Она повернулась в мою