— Мессир Шарне, я своими глазами видел свиток, скрепленный королевской печатью. — Лоран повернулся к Жаку. — Поверьте мне, мессир, мы сделали все во благо ордена, хотя нам и пришлось нарушить устав.

— Кто-нибудь может подтвердить твои слова? — произнес Шарне.

Лоран отрицательно покачал головой:

— Мы договорились держать это в тайне, чтобы не поднялась паника. Надеялись, что вы, мессир, вернетесь и решите, как быть дальше.

Шарне посмотрел на Жака.

— Мессир, как вы считаете, нам следует прислушаться к его словам?

— Нет! — прорычал Жак. — В его речах — ни капли правды. Не во власти короля Филиппа преследовать рыцарский орден. Такое под силу только папе, но я совершенно убежден — его святейшество своего повеления не давал. На встрече с королем — думаю, она состоится — я попрошу объяснений. — Он остановил на Лоране мрачный взгляд. — Даже если эти люди, забирая казну прицептория, думали, будто поступают во благо ордена, они не получат моего одобрения. Я повелю их догнать. Сразу, как прояснится обстановка. Этих рыцарей ждет суровое наказание. — Жак кивнул Ренье. — Отведите его в тюрьму и дайте устав. Пусть он там его почитает и вспомнит, что полагается за нарушение наших правил.

— Мессир! Нам нельзя здесь оставаться. На рассвете сюда придут королевские гвардейцы.

Лоран продолжал кричать, но его вывели за дверь. Шарне подождал, пока она закроется, и повернулся к Жаку.

— Может, нам действительно покинуть город? Хотя бы на несколько дней. Потом мы…

— Нет, Жоффруа! — резко прервал его Жак. — Мы не станем поддаваться панике и убегать из собственного прицептория. Ведь это послужит доказательством нашей вины. Все сочтут нас трусами. Мы, рыцари Храма Соломона, Божьи мечи, дали себя одурачить, поверили вздорным слухам. Позорно сбежали. — Голос великого магистра окреп. — Я и прежде не бегал от врагов и теперь не стану. Сделать это — значит, забыть клятву, данную при посвящении в рыцари. Нет, я буду защищать орден и свою честь даже ценой жизни. В пустыне со мной не могли справиться двадцать тысяч сарацин. Им не удалось ни взять меня в плен, ни убить. Так неужели я буду пятиться перед несколькими десятками королевских гвардейцев?..

Темпл, Париж 13 октября 1307 года от Р.Х.

Началось все с негромкого гула, похожего на медленные удары барабана. Когда он нарушил рассветную тишину, с голубятни испуганно взлетели птицы, в стойлах кони вскинули головы. На кухне занятые подготовкой утренней трапезы повара положили ножи и переглянулись. Слуги нерешительно застыли с корзинами овощей и кроличьими тушками в руках. Капелланы, зажигающие в часовне свечи для заутрени, вопросительно обернулись. Тонкие восковые свечи дрогнули в их руках. Рыцари и сержанты поднялись со своих коек, принялись одеваться и будить товарищей. Несколько стариков, ветеранов Крестовых походов, насторожились. Этот звук был им знаком. Они выхватили мечи, призывая молодых сделать то же самое. Во двор, в холодное хмурое утро, выбежали все — и юноши, и старики.

Проведший ночь в молитвах Жак де Моле вскинул голову. Затем, звякнув кольчугой, поднялся с колен и медленно направился к мечу, стоящему у стены. Приладил его на поясе, надел белую мантию с крестом, окаймленным золотом, и прошагал на выход. Его волосы и борода серебрились в бледном свете. Над выкриками и хлопаньем дверей отчетливо доминировал стук ударяющего в ворота прицептория тарана.

Внизу его встретил Жоффруа де Шарне.

— Лоран говорил правду, мессир. Что будем делать? Сражаться?

Великий магистр не ответил. Он остановился на ступенях своего дворца, оглядывая собравшихся перед ним людей. Сто пятьдесят рыцарей, сержанты, капелланы, конюхи, оруженосцы, слуги. Если будет надо, прицептории выдержит осаду несколько месяцев. Но здесь не Палестина, и люди по другую сторону ворот не сарацины. Они те же христиане, выполняющие волю своего высокомерного короля.

— Нет, сражаться мы не будем, — произнес великий магистр, сходя вниз по ступеням. Толпа перед ним расступилась. — Я встречусь с Филиппом с глазу на глаз и все улажу. Если мы прольем кровь королевских гвардейцев, то только дадим ему повод для вражды. Будем защищаться не мечами, а словами. — Он подошел к воротам, где стояла группа рыцарей со вскинутыми мечами наготове. Ворота трещали под ударами тарана. Из-за стены доносились крики множества людей, ржание коней и лай собак. — Откройте ворота, — приказал он рыцарям. Увидев, что те медлят, приказал тверже: — Давайте же!

Рыцари сдвинули массивный деревянный засов и раскрыли ворота.

Снаружи стояло целое войско: больше двухсот конных гвардейцев, а также пешие городские стражи и чиновники. По окрику капитана воины бросили таран и отошли. Вперед выдвинулись другие, нацелив на великого магистра арбалеты.

Жак стиснул зубы. Дальше за воинами короля виднелась толпа выстроившихся вдоль дороги зевак, обуреваемых жадным любопытством. Они напомнили ему ворон, дожидающихся конца битвы. От войска отделился всадник в черном атласном плаще с алым подбоем и направил коня к нему. В правой руке он держал пергаментный свиток.

— Жак де Моле! — выкрикнул он, глядя на великого магистра с высоты своего коня. — По повелению короля Франции вы и ваши люди арестованы, а данный прицепторий до вынесения вердикта суда переходит под попечительство короля. Сложите оружие и прикажите людям сделать то же самое.

— Кто вы такой? — спросил Жак.

Человек в черном спрыгнул с седла.

— Я Гийом де Ногаре, хранитель королевской печати и первый министр королевства. Вы можете прочитать повеление его величества, если желаете. — Он протянул свиток Жаку.

Великий магистр не шелохнулся. Его лицо отвердело.

Ногаре зло улыбнулся:

— Да, я запамятовал. Ведь большинство тамплиеров не умеют читать. Но вам помогут. — Он подозвал жестом чиновника.

Жак гневно вскинул руку.

— Довольно! Я желаю вести переговоры с королем Филиппом.

— Его величество с еретиками переговоры не ведет.

— Но у короля нет власти нас арестовывать, — сказал Жоффруа де Шарне, становясь рядом с Жаком. Его стальные глаза спокойно рассматривали Ногаре. — Доставленное вами повеление не имеет силы.

Ногаре кивнул на стоящего сзади высокого человека с серым лицом, одетого в черную сутану доминиканца.

— Приор доминиканского монастыря брат Гийом Парижский имеет власть арестовать любого, подозреваемого в ереси. Эта власть дана братьям-доминиканцам больше семидесяти лет назад папой Григорием IX, который назначил их инквизиторами.

— Они властны над мирянами, — возразил де Шарне. — А над нашим орденом — один лишь папа.

— Его святейшество уже повелел начать дознание по обвинению вас в ереси, — ответил Ногаре.

— Какое еще дознание? — бросил Жак. — Состоялся лишь разговор между мной и папой Климентом. Его святейшество выразил свою озабоченность, но обвинениям Эскена де Флойрана не поверил. Он говорил, что этим человеком движет большая обида на Темпл.