Я тоже думаю, что Владимир Николаевич сейчас не поедет никуда, вероятно, это произойдет несколько позже.

Сейчас ходила к Татьяне Леонидовне — звонила Оттенам; к сожалению, Вадим не приехал — у него бронхит, боялся сверхпростудиться. Приехала Оля (жена)[938] с атитрованной Наталишей; завтра пойду к ним повидаться и выразить Оле мое сочувствие по поводу смерти Ольги Елисеевны. Оттуда зайду к Константину Георгиевичу[939] — он привез мне — для архива — книжечку стихов, что неожиданно, и послушаю, коли расскажет, как он съездил. У Оли узнаю, сколько еще они здесь пробудут, т. е. когда собираются уехать — может быть, еще застану Вадима в Москве. Но вообще поговорю с ним и с ней насчет архивных дел; она передаст ему на худой конец. Вы, конечно, читали очень хороший отзыв о его книге[940] в 9-м «Новом Мире». Прочтите, если не читали, в Литгазете за 24 октября любопытную статью американца Эрика Фромма «Наш образ жизни делает вас несчастными»[941] и великолепный ответ на нее нашего академика Константинова[942]. Вы подумайте — подписка на газеты и журналы без ограничений!

Откуда столько бумаги? Не с книг ли? Целую Вас, будьте здоровы, спокойны — и веселы, как всегда!

Моя писанина[943] — по-олимпийски: «разогрелась» и разгорелась под самый финал… А так все больше раскачиваюсь…

Милая Анечка, на обороте — бледная и немноголюдная копия оттеновской «суварей»[944], на которой я вчера недолго была; Олю видела, типографский оттиск «Истории посвящения» получила, кстати, передан он для меня именно Марком Львовичем[945]. К сожалению, адреса его у Ольги Всеволодовны не было, но она обещала узнать и послать мне по приезде. Вадима не было, он не приехал, так как болел. Наталиша была почему-то с опухшей харей, но веселенькая и во всеоружии. Никаких писем Ольги Елисеевны и воспоминаний они Вадиму и Оле не привезли; архив Ольги Елисеевны еще, естественно, не разобран, и неизвестно, когда ее дочь за это примется. Так или иначе моя просьба будет учтена. Простите за бессвязность — спешу. Уточняю архив Ольги Елисеевны у той дочери[946], с которой она жила, а не у Ади; письма и воспоминания Ольга Елисеевна не брала с собой — ей только казалось, что она собиралась это сделать, на самом деле и не собиралась… Была у Константина Георгиевича, он привез «Царь-Девицу» и забыл, кто ее для меня передал. Был мил, — но и только. Оттен сулит к ноябрьским 8-мичасовую пятидневку и 2 выходных; снижение цен; все продукты, кроме мяса[947], а также, а также распределяет портфели. Целую!

Дорогая Анечка, спасибо за вести — от самой себя и Бодлера. Конечно, с удовольствием возьму несколько стихотворений[948] — большинство того, что прислали Вы, а больше мне (по времени и головке) не одолеть. Дай Бог и это сделать пристойно — тем более учитывая соседство с «Плаваньем»[949], которое обязывает не меньше, чем сам месье Бодлер! Вы — «бдительны» и оперативны на удивление! Спасибо, мой Рыжий… Список стихов, которые возьмусь переводить — прилагаю. Только к Вам просьба — доперепишите мне второе стихотворение LIV. «L’Iirrépable»[950], там стоит № I, значит, должно быть и II. Не посылайте мне его сюда, так как я в предотъездном ералаше суну его куда-нибудь не туда. Возьму его у Вас в Москве, ладно? — Дублировать Левика[951], т. е. брать уже переведенное им, не хочу, даже кабы было время на «благородный» риск. Это — также некорректно, как перевод «Плаванья».

Тут съехались все соседи, в связи с чем резко похолодало. Все кинулись «укрывать розы» (мои до сих пор только полуприкрыты) — дамы срочно возятся во саду ли в огороде[952], господа гуляют и рыбачат. Впрочем, «культор» тоже трудится на участке. Заходили вчера Чулпан с Мишей, были очень милы; Чулпан мне показалась бледненькой и усталой — правда. Только что они сбегали до Рихтера, может быть — это слишком большой конец после долгой сидячей жизни.