– А что доктор Лоуренс? Так и работал в Беркшире?

– Да, какое-то время.

Мейси кивнула и посмотрела на часы.

– Доктор Мастерс, большое спасибо за то, что уделили мне время, и за все, чем сможете помочь миссис Бил. Она просто в отчаянном положении.

– Понимаю. Я договорюсь в приемном отделении. Думаю, если все пойдет по плану, мы сможем перевести миссис Бил к нам в ближайшие четыре-пять дней.

Мейси встала, собираясь пожать руку доктору Мастерс, и только когда та шагнула к ней из-за стола, Мейси сообразила, что пожилая женщина стоит перед ней разутая.

– Ах, не обращайте внимания. С детства терпеть не могу обувь. До одиннадцати лет я бегала босиком и с тех пор при каждом удобном случае стараюсь возродить это ощущение свободы. Наверное, я бы просто сошла с ума, если бы каждый день по нескольку раз не разувалась.

Мейси попрощалась и покинула кабинет. Уходя, она краем глаза заметила на полу за дверью пару коричневых кожаных туфель, начищенных до блеска, с аккуратно свернутыми и вложенными в них чулками.

– Так что, дорогая, тебя считать? Ты будешь?

– Буду? Буду где? – Мейси озадаченно нахмурилась в телефонную трубку.

Присцилла в лоб задала вопрос, не потрудившись сказать что-нибудь вроде «Привет, Мейси».

– На новогодней вечеринке, конечно. У нас дома соберется весь, подчеркиваю, весь Лондон. Не подводи меня, Мейси, я собираюсь познакомить тебя с очень милым молодым человеком.

Присцилла и Мейси подружились еще во время учебы в Гертонском колледже, и хотя по натуре были совершенно разными – бесшабашное отношение Присциллы к жизни поначалу приводило Мейси в ужас, – стали лучшими подругами, видимо, по принципу притягивающихся противоположностей. Потеряв на войне трех любимых братьев, а затем и родителей, которые не пережили эпидемии гриппа, Присцилла уехала на западное побережье Франции, в Биарриц, где с головой бросилась в ночную жизнь, заглушая горе алкоголем. Там она познакомилась с Дугласом Партриджем. Он тоже был ранен на войне: ему ампутировали руку, а кроме того, он хромал и при ходьбе опирался на трость. Присцилла влюбилась и вышла замуж. Она часто повторяла, что ее спас именно этот брак и рождение троих сыновей. Когда пришло время дать мальчикам образование, Присцилла вернулась в Лондон, однако Мейси видела, что подруге, отвыкшей от жизни в Англии, здесь не слишком по душе.

– Прис, пожалуйста, не надо. Я не вынесу еще одного вечера с так называемыми приличными мужчинами, которые, по-моему, только и делают, что волочатся за каждой юбкой.

– Но на вечеринку-то ты придешь? Ужин в половине девятого, потом танцы, встреча Нового года и… надежды на лучшее. Только не говори, что тебе надо подумать. Сколько мы с тобой уже знаем друг друга, а новогоднюю ночь еще никогда не проводили вместе.

– Присцилла, это уже похоже на шантаж.

– Видишь, до чего ты довела? К каким методам приходится прибегать. Ну, пообещай, что придешь.

Мейси со вздохом улыбнулась:

– Хорошо, я приду. На самом деле спасибо за приглашение. Мне не помешает чуть-чуть развеяться.

– Не чуть-чуть, а основательно, если кому-то интересно мое мнение. Значит, жду тебя в половине восьмого на аперитив, разогреемся перед праздником. Может, даже встретишь у нас самого премьер-министра. Правда, на ночь он вряд ли останется – такой же зануда, как ты.

На том конце трубки в бокале звякнули кубики льда.

– Я с ним уже встречалась, и ты права: большого впечатления он не производит.

– Ты встречалась с премьер-министром?!

Голос Присциллы звучал чересчур громко. Ясно, что подруга уже пропустила стаканчик. Мейси, однако, закрыла на это глаза.

– Ты подумала, что при моей работе это весьма неожиданно, да?

– Ну, раз уж ты сама сказала… Ладно, не важно. Увидимся на вечеринке. Надень что-нибудь сногсшибательное. Если не нарядишься, я сама тебя переодену. Помни, Мейси, ты идешь на праздник, а не на поминки.

– Уверена, никому и дела не будет, во что я одета.

– Чушь! Все, мне пора. До встречи, дорогая!

– До свидания, Прис.

Звонок Присциллы раздался, едва Мейси вошла в свою контору на Фицрой-сквер. Билли не было, и уже давно перевалило за полдень. Мейси слегка обеспокоило, что Присцилла употребляет спиртное в столь ранний час, не дождавшись времени, отведенного для приема коктейлей – несколько лет назад этот обычай стал невероятно модным. Легко представить, как подруга смешивает в бокале джин-тоник и с улыбкой говорит: «Ну что ж, где-то в мире солнышко уже заходит». Мейси всерьез опасалась, что, в случае Присциллы, грань между понятиями «принять для тонуса» и «накачаться» вновь становится все более расплывчатой.

Перед собранием в поддержку прав женщин на получение пенсий Мейси намеревалась немного отдохнуть и привести в порядок свои записи. Она не понимала, почему Макфарлейн так настойчиво отправлял ее на это мероприятие. Естественно, различные женские объединения интересовали Особую службу еще со времен суфражисток, ведь они представляли собой угрозу абсолютному мужскому большинству, управляющему страной, и все равно вообразить, что какая-то из этих групп связалась бы с применением отравляющих веществ, было все равно что представить себе женщину на посту премьер-министра. Тем не менее, если это поможет ближе подобраться к настоящему злоумышленнику, необходимо идти.

Мейси принялась писать, поглядывая на каминные часы, – после собрания ей еще предстоял визит в Скотленд-Ярд. Сделав несколько пометок на карте-схеме, разложенной на столе у окна, она задумалась, вспомнив недавний разговор с доктором Мастерс.

Элсбет Мастерс всегда нравилась Мейси: в этой женщине чувствовалась мудрость. Глядя на нее, сразу становилось понятно, что она наделена знаниями, опытом и состраданием. При этом в ней не было резкости и жесткости, к сожалению, свойственных ее коллегам.

Мейси почему-то никак не могла избавиться от образа умирающей газели. Перед глазами так и маячило животное с изящно очерченной головой и ясными темными глазами, лишенными проблеска духа, который вознесся к Богу в тот самый миг, когда львиные клыки сомкнулись на шее жертвы. «Может, это была я?» – пронеслось в сознании Мейси. Может быть, ее душа тоже оторвалась от тела под градом осколков, обрушившимся на пункт эвакуации раненых? Что, если в юности она потеряла какую-то важную часть себя и не сумела ее вернуть? Возможно, именно этим объясняется ее сдержанность, скупость на эмоции в те моменты, когда открывается возможность вступить в более близкие отношения?

Мейси встала из-за стола, пересекла комнату и присела перед газовым камином, чтобы прибавить огня. «Я выздоравливаю?» – задалась она очередным вопросом. В последнее время она ощущала в себе некую новизну, как будто под покровом зимы таилась весна. Она чувствовала потребность добавить в жизнь красок и музыки, ибо музыка бодрит душу и заставляет ее петь. И разве не читала Мейси в какой-то книге, что в танце мы ищем пути соединения с божественным? Может быть, используя шанс, который ей дается, она призовет свой дух обратно? Мейси закрыла глаза и подумала о Саймоне, от которого ныне не осталось ничего, кроме памяти и пепла, развеянного ветром в поле. Теперь Мейси смотрела в прошлое, как в темный туннель; трагедия Саймона, его долгой болезни и смерти, уже не отзывалась в ней мучительно-острой болью; ослабевшая боль приходила и уходила, подобно ветерку, который шевелит кружевную занавеску на окне, то поднимаясь, то стихая. Теперь тяжелые воспоминания, оставившие шрамы на сердце, казались Мейси старыми одеждами, оболочкой, в которой она более не нуждалась, которую она выстирала, высушила, отгладила и спрятала в сундук в чулане. Время от времени она будет открывать сундук, проводить рукой по материи или даже прижимать уголок этих одежд к щеке, но никогда больше их не наденет, потому что они ей уже не впору. Она изменилась, и это самое меньшее, чего может потребовать дух в робкой попытке воссоединиться с телом.