Рост городов, питающихся ископаемым топливом (сначала только углем) был быстрым. В 1800 году только один из десяти крупнейших городов мира, Лондон (второй в десятке), находился в стране, чьи энергетические потребности обеспечивались в основном углем. Столетием позже девять из десяти находились в этой категории: Лондон, Нью-Йорк, Париж, Берлин, Чикаго, Вена, Санкт-Петербург, Филадельфия и Манчестер, в то время как Токио был столицей страны, где растительное топливо все еще давало около половины всей первичной энергии (Smil 2010а). Доля городского населения в мире в 1900 году составляла всего около 15 %, но показатель был куда выше для трех крупнейших производителей угля. Это более 70 % в Великобритании, до 50 % в Германии и 40 % в США. Последующая урбанизация привела к значительному увеличению числа очень больших городов. К 2015 году почти 550 городских агломераций превысили отметку в миллион жителей, и это по сравнению с тринадцатью в 1900 году и только двумя, Пекином и Большим Лондоном, в 1800-м (City Population 2015).

Ископаемое топливо также стимулировало движущие силы миграции: рост городов был обусловлен повышением механизации сельского хозяйства и развитием индустриализации. Конечно, урбанизация и индустриализация не являются синонимами, но эти процессы тесно связаны многими взаимно усиливающими друг друга обстоятельствами. В первую очередь следует отметить, что технический прогресс в Европе и Северной Америке имеет в значительной степени городское происхождение, и города по-прежнему являются источниками инноваций (Bairoch 1988; Wolfe and Bramwell 2008). Был сделан вывод (Bettencourt and West 2010), что по мере того, как население города удваивается, экономическая продуктивность увеличивается в среднем на 130 %, причем и общая, и на душу населения. В другом исследовании (Pan and co-workers 2013) этот результат приписали большей частью «сверхлинейному масштабированию», иными словами, рост плотности городского населения дает жителям больше возможностей для личного взаимодействия.

Масштабный сдвиг занятости в сторону сферы услуг был характерен для развития городов после Второй мировой войны. К 2015 году все эти трансформации привели к тому, что городское население превысило 75 % от совокупного не только в странах Запада, но и в Бразилии и Мексике (соответственно 90 % и 80 %). Во многих африканских и азиатских странах доля городского населения составляет меньше 50 %, в Индии – 35 %, в Нигерии – 47 %, но в Китае цифра превысила 55 %. Сравнительно низким показателем Китай обязан в значительной степени десятилетиям жестко контролируемой миграции при маоистском режиме; быстрая урбанизация в стране началась только в 1990-х годах. Экономические, экологические и социальные последствия столь масштабного перемещения людей находятся среди наиболее живо изучаемых феноменов современной истории. Отчаяние, лишения, грязь и болезни, общие для быстро растущих городов XIX века, широко отражены в литературе. Тексты варьируются от просто описательных (Кау 1832) до негодующих (Engels 1845), от записей парламентских слушаний до романов-бестселлеров (Dickens 1854; Gaskell 1855).

Схожие обстоятельства – если исключить опасность самых заразных болезней, ныне побежденных благодаря прививкам – можно видеть сегодня во многих городах Азии, Африки и Латинской Америки. Но люди все так же стремятся в эти самые города. Сейчас, как и ранее, они часто покидают условия еще более худшие, и этот факт обычно упускали и упускают из виду все, кто пишет о негативных сторонах урбанизации. Сейчас, как и ранее, нужно взвесить отчаянное состояние городской окружающей среды – эстетический кошмар, загрязнение воздуха и воды, шум, толпы, условия жизни в трущобах – и часто ничуть не менее неприятное состояние среды в сельской местности.

Обычные проблемы включают высокую концентрацию загрязняющих веществ в воздухе жилищ (особенно высокую в случае взвешенных частиц) от сжигания растительного топлива, неадекватное отопление в холодном климате, ненадежное обеспечение водой, плохие условия персональной гигиены, обветшавшие, перенаселенные жилища, минимальные возможности или их отсутствие в области нормального образования для детей. Более того, тягостный труд в поле редко кажется предпочтительным, даже если сравнивать его с неквалифицированной работой в промышленности. В среднем типичные заводские задачи требуют меньших затрат энергии, чем работа на ферме, и за удивительно короткий срок после начала массовой городской индустриализации продолжительность рабочего дня на фабриках стала жестко регулироваться.

Позже возникла тенденция к прогрессивному росту зарплат, появились такие преимущества, как страховая медицина и пенсионное обеспечение. Вместе с лучшими возможностями в сфере образования эти изменения привели к значительному росту средних стандартов жизни. Следом появился немаленький по объему городской средний класс, примерно одинаковый во всех большей частью либеральных экономиках. Привлекательность подобного великого, хотя и несколько потускневшего к настоящему моменту достижения западной цивилизации почувствовали люди по всему индустриализирующемуся миру. И, без всяких сомнений, оно оказалось важным фактором в падении коммунистических режимов, которые не смогли обеспечить схожие преимущества. И совершенно очевидно, какие именно последствия имела урбанизация для потребления энергии. Жизнь в городе требует значительного роста потребления энергии на душу населения даже в отсутствие тяжелой промышленности или крупных портов: для поддержания жизни человека, переехавшего в один из новых мегаполисов Азии, нужно на порядок больше энергии в виде ископаемого топлива и электричества, чем для того, кто остался в деревне.

Растущее потребление энергии оказывало обычно постепенное (но в некоторых случаях, например в Китае 1990-х годов, откровенно внезапное) и большей частью желаемое воздействие на среднее качество жизни – термин несколько более широкий, чем стандарты жизни, поскольку он включает такие важные качественные переменные как образование и личная свобода. На протяжении десятилетий быстрого роста после Второй мировой войны многие бедные страны передвигались в среднюю категорию в потреблении энергии по мере того, как жители этих стран улучшали общее качество жизни (хотя часто ценой сопутствующей деградации окружающей среды), но распределение глобального использования энергии оставалось крайне искаженным. В 1950 году только около 250 миллионов человек, или одна десятая мирового населения, живущая в наиболее процветающих странах мира, потребляла более 2 тонн нефтяного эквивалента (84 ГДж) в год на душу населения, то есть на них замыкалось 60 % мировой первичной энергии (исключая традиционное растительное топливо). К 2000 году эта категория населения составила почти четверть человечества, и на нее уходит почти три четверти всего ископаемого топлива и электричества. По контрасту, самая бедная четверть населения Земли использует менее чем 5 % всех коммерческих энергий (рис. 6.18).

Рисунок 6.18. Кибера, один из крупнейших районов трущоб в Найроби (Corbis). Использование современной энергии на душу населения в Кении в среднем составляет около 20 ГДж/г., но обитатели трущоб в Африке и Азии потребляют всего 5 ГДж/г., или менее чем 2 % от среднего по США