и слез». А лишь утрату готами полного суверенитета в области принятия военных и политических решений. Но насколько свободен народ, не имеющий своей земли и своего царя? Так или иначе, такому народу необходимо куда-то податься и к кому-то приткнуться. Как пытался упорно «приткнуться» к римлянам даже великий вестгот Аларих. Хотя он был гигантом (и не только — половым) по сравнению с жалким (во всех отношениях) Гонорием. А его войско было единственной реальной военной силой на всем Италийском, или Апеннинском, полуострове. Порой трудно отделаться от впечатления, что народы, вторгавшиеся в римские пределы с севера, востока и северо-востока, перед лицом внешне столь прочной и впечатляющей, несмотря на свою внутреннюю слабость, военной и гражданской организации Римской «мировой» империи осознавали одну простую истину. Что они просто еще не способны сами занять место римлян в роли владык этой «мировой» империи. Первым «варваром», убежденным в своей равноценности и равнозначности римским императорам, и остервенело пытавшим добиться от них своего признания таковым, был гуннский царь с готским именем Аттила. До него все вожди «варваров» готовы были удовольствоваться меньшим. Поддержкой и покровительством римской власти, статусом римских военных поселенцев, римских союзников, римских должностных лиц и военачальников (пусть даже высочайшего ранга).

Гунны доаттиловской эпохи, эпохи первых союзов с неоднократно разбитыми ими остготами, были степными разбойниками. Такими же охотниками «за зипунами», какими были и сами готы всего за несколько десятилетий до гуннского нашествия. Гунны были язычниками. Что сильнее сближало гуннов с остготами (в большинстве своем — также язычниками), чем с вестготами (христианами-арианами, стараниями просветителя-епископа Вульфилы), уже давно живущими на римских землях и потому — волей-неволей — в той или иной мере романизированными. К тому же у остготов с момента загадочной во многих отношениях гибели Германариха, по существу, не было собственных царей. Конечно, были среди них еще Амалы, призванные властвовать храбрые воеводы. Враги гуннов, мечтавшие о продолжении или возобновлении сопротивления гуннам. Но были и другие. Смирившиеся с тем, что гунны их разбили, и продолжавшие сражаться под началом своих гуннских победителей.

Даже поднаторевшему в генеалогии готских владык Иордану (не говоря уже о его многочисленных последователях или исследователях) порой было явно непросто разобраться во всех ее хитросплетениях:

«Первым из героев, как сами они передают в своих сказаниях, был Гапт (Гаут — В.А.), который родил Хулмула. Хулмул же родил Авгиса. Авгис родил того, которого называют Амал; ОТ НЕГО-ТО ВЕДУТ ПРОИСХОЖДЕНИЕ АМАЛЫ (выделено нами— В.А.). Этот Амал родил Хисарну; Хисарна же родил Остроготу; Острогота родил Хунуила, а Хунуил родил Атала. Атал родил Агиульфа и Одвульфа; Агиульф же родил Ансилу и Эдиульфа, Вультвульфа и Герменериха (Германариха — В.А.); а Вультвульф родил Валараванса; Валараванс родил Винитария; Винитарий же родил Вандилиария (Вандалария — В.А.); Вандилиарий же родил Тиудемера (Тиудемира, Тиудимира — В.А.) и Валамира и Видимира; Тиудемер родил Теодериха (Теодориха, Феодориха, Тиудереикса — В.А.); Теодерих родил Амаласвенту (Амаласвинту, Амаласунту, Амалазунту — В.А.); Амаласвента родила Аталариха и Матесвенту (Матасвинту — В.А.) от Евтариха, мужа своего, род которого соединен с ней следующим образом: вышесказанный Германарих, сын Агиульфа, родил Гунимунда, Гунимунд же родил Торисмунда, а Торисмунд родил Беримуда; Беримуд родил Ветериха, Ветерих же родил Евтариха, который, сочетавшись с Амаласвинтой, родил Аталариха и Матесвенту; Аталарих умер в отроческих годах, а с Матесвентой сочетался Витигис, от которого не восприняла она детей. Оба они были приведены Велезарием (восточноримским полководцем императороа Юстиниана I — В.А.) в Константинополь. Так как Витигис отошел от дел человеческих, Герман, патриций, племянник императора Юстиниана, взял [Матесвенту] в жены и сделал патрицианкой; от него и родила она сына, по имени также Герман. Когда же Герман скончался, [жена его] решила остаться вдовой. Как и каким образом было разрушено королевство (царство — В.А.) Амалов, я расскажу, если поможет Господь, в своем месте» («Гетика»).

Вероятно, гунны опирались, по меньшей мере, на одну линию Амалов. По крайней мере, одна линия этого древнего готского рода со своей дружиной была готова сражаться в составе великого разбойничьего союза, возглавляемого гуннами. И совместно с гуннами драться с другими племенами, в т. ч. и германскими.

Мало того! Не исключено, что тот или иной особо выдающийся готский властитель мог временами возглавлять весь этот разбойничий союз, т. е. обладать властью и над гуннскими военными контингентами, соединявшимися (пока их не сплотил «царь-батюшка» Аттила) с остготами в военных целях. На эту мысль наводит нас фигура упомянутого выше гуннского царя (или вождя) со странным именем Баламбер, о котором пишет Иордан. Еще Людвиг Шмидт обратил внимание на то, что это имя звучит как-то не по-гуннски. Само по себе это еще ничего не говорят. В конце концов, у германцев встречается — особенно во II половине V в. — немало гуннских слов и имен. Как и наоборот — немало звучных готских имен у гуннских девушек и женщин. И почему, коль скоро это так, гуннскому вождю было не взять себе не просто германское, но готское царское имя Валамир? Слегка изменив его, в целях сделать привычней для гуннского уха? Тем более, что, как мы знаем, он женился на готской царевне Вадамерке (или Валадамарке). Причем — дочери или племяннице павшего в бою с этим самым Баламбером готского царя Винитария (или Винитара). Однако сомнения все-таки остаются. Впрочем, гунны, не любившие предаваться иллюзиям и руководствовавшиеся в своих действиях исключительно соображениями целесообразности, вряд ли слишком переоценивали значение этнической принадлежности (как впоследствии — каан монголов Чингисхан). И потому гунны (как и римляне позднеантичной эпохи) вполне могли избирать или назначать главнокомандующими наиболее умных и опытных воинов, невзирая на их происхождение. Если это так, гуннский царь со звучащим столь по-германски странным именем Балам(б)ер-Валамир, да и гуннское «иго» над остготами предстают перед нами в ином, непривычном свете…

Понятно, что столь ненадежные и нестабильные отношения приводили к многочисленным, постоянно меняющимся военным комбинациям, к то более, то менее продолжительным военным союзам, совпадениям и конфликтам интересов, чередовавшимся со скоростью и неуловимостью чередования комбинаций разноцветных стеклышек в калейдоскопе. Эту картину следовало бы признать исключительно сложной по композиции даже в случае, если бы у нас имелись не менее надежные сведения обо всех народах, племенах, властителях и битвах той поры, чем о столь же пестрой картине борьбы между итальянскими городами-государствами эпохи Возрождения. Но это, к сожалению, не так. Поскольку единственная более-менее связная и последовательная история готов, вышедшая из-под пера готоалана Иордана, с учетом вышесказанного, естественно, полна противоречий. Вот и приходится позднейшим ученым разных стран сотнями лет корпеть над гигантским, подлинно головоломным «паззлом»,