Поскольку Сальвиану было суждено стать свидетелем еще и захватов Первого Рима вандалами, а затем — и остготами, он, впоследствии, возможно изменил свое мнение о недостаточности небесной кары, постигшей грешных римлян. Ведь в пору захвата Рима Аларихом Сальвиану было всего двадцать лет от роду. Тем не менее, уже тогда он истолковал это событие так, что положил начало утверждению в богословии и философии совершенно нового, иного, чем прежде, представления о Риме, увенчанного идеей Августина о бессмертном, вечном Граде Божием, призванном заменить собой утраченный навеки «Град Земной», «Царство Земное» — христианскую Римскую империю.

Эта идея утверждалась медленно и постепенно, из сравнения того, что произошло в 410 г. с Римом, с библейскими притчами. Рим из города-государства превращается в нечто подобное не просто живому, но человеческому существу:

«Праведными названы те, кто называется так по некоей человеческой мере, из-за того общения, в котором они безропотно живут среди людей, — то таких в Риме много, и ради них Бог пощадил город, и многим удалось спастись; но и тех, кто умер, Бог пощадил. Ибо те, кто умер в добром житии и истинной праведности, во благой вере — разве не избавились от тягости человеческих дел и не пришли к божественным прохладным обителям? Они умерли после скорбей, как тот бедняк при дверях богача. «Но они голодали!» И он голодал. «Они страдали от ран!» И он страдал, и даже, может быть, их меньше лизали собаки. «Они умерли!» И он умер, но послушай, что его ожидало в конце: Случилось умереть, — говорит Евангелие, — тому бедняку, и отнесли его ангелы на лоно Авраамово» («Слово о разорении города Рима»).

Так и кажется, что Рим в устах и под пером Августина вот-вот превратится во второй, небесный, Иерусалим. Или, точнее — в первый. Если, забыв об «Апокалипсисе», считать, как многие (к примеру, Герман Шрайбер), что Иерусалим Небесный был измышлением крестоносцев, не способных войти в упорно обороняемый Иерусалим Земной. «Рим, град святого Петра, сначала преодолел подступившую к нему чуму; этот город, ставший для мира прославленным главным местопребыванием блюстителя пастырской должности (т. е. папы римского — В.А.), силою веры, обладает всем, что он не завоевал силой оружия». Так писал живший в Галлии Проспер Тирон (Аквитанский), умерший после 455 г. И, соответственно, подобно Сальвиану, бывший свидетелем походов на Ветхий Рим вестготов Алариха, вандалов Гейзериха и остготов Теодориха. А также нашествия Аттилы — «Бича Божьего» — на Галлию и «битвы народов» на Каталаунских полях. Как верный ученик и сторонник блаженного Августина, Проспер утверждал с однозначностью, приличествующей скорее не священнослужителю, а светскому политику-полемисту: «Мы верим, что распространение Римской державы было предусмотрено Божественным Провидением. Народам, призванным к единству Тела Христова, надлежало прежде быть объединенным в правовом отношении в одну державу, хотя Милость Христа не удовлетворилась тем, чтобы иметь те же границы, что и Рим… И все же Рим благодаря первенству апостольского священства добился, как твердыня веры, большего авторитета, чем как средоточие светской власти».

Следовательно, то, что было создано на протяжении семисот лет языческой властной и завоевательной политики, было заранее предопределено Высшей Волей в Предвечном Совете, к тому, чтобы придать в итоге блеск и могущество Новому Риму, Риму христианскому. А Ветхому, языческому Риму надлежало умереть, дабы, подобно Фениксу из пепла, возродиться и воскреснуть в новом, еще большем, небывалом прежде, блеске и величии.

Оглядываясь сегодня вокруг себя, мы считаем совершенно естественным, что важные события становятся с быстротой молнии известны всему миру, что их повсюду комментируют, что они находят отражение в публицистике самых отдаленных стран, и, конечно, во всемирной паутине Интернета. Тем удивительней поистине вселенский отклик на взятие Ветхого Рима Аларихом, отраженный в микрокосме каждого из подданных агонизирующей Римской «мировой» империи. Насколько сильно затронутым падением «Вечного Города» почувствовал себя каждый римский гражданин (а таковыми стали, со времен эдикта Каракаллы, все свободные жители «мировой» империи), способный и призванный мыслить, писать, учить и проповедовать! Никто не отмалчивался — кроме одного единственного человека, с которого все, собственно говоря, и началось. Который, поначалу терзаемый сомнениями, нерешительно, подстрекаемый агентами… нет-нет, не Коминтерна, а Константинополя, все-таки, почти через силу, заставил себя стать завоевателем Ветхого Рима. Ровно через восемьсот лет после галла Бренна. Аларих, покоритель «центра мира», полководец и политик, о котором мы, после падения Первого Рима, больше не слышим и мало что знаем, в разгар августовской жары ушел со своими войсками в южную Италию. Тяжело нагруженные добычей, захваченной в Святом Городе, воины вестготского царя и римского военного магистра, вероятно, предпочли бы идти не на юг, а на север. Возвратиться домой, в родной Норик. Где могли бы украсить захваченными ожерельями, браслетами и кольцами шеи, запястья и пальцы рук своих супруг, сестер и дочерей и отдохнуть от ратных трудов у семейного очага. Но мир с западной половиной Римской «мировой» империи все еще не был заключен. Все еще пыжился за стенами Равенны юнец в императорской порфире, игравший сам с собой, миром и Римом. Или, точнее, Римами — как городами на Тибре и Босфоре, так и упомянутым выше петухом (который был на самом деле курицей).

Кстати говоря, в том же 410 г. бессовестный младший сын августа Феодосия I равнодушно отказал в военной помощи своим подданным-провинциалам, прибывшим из римской Британии, опустошаемой северными «варварами», официально лишив их своего покровительства и бросив на произвол судьбы (римские легионы были выведены с северных островов еще раньше).

Как это ни смешно, чахлый и изнеженный донельзя император Запада Гонорий умудрился-таки пережить крепкого, словно германский дуб, Алариха. По непостижимой иронии судьбы, равеннский выродок, и глазом не моргнув, без всякой надобности вдруг пожертвовавший Римом, еще некоторое время фигурировал в анналах мировой истории, т. е. коптил небо (как выражались наши предки). Алариха же в жарком воздухе Калабрии постигла смерть. Возможно, от заразы, подхваченной им в зачумленном Городе на Тибре. Если к его гибели не приложила руку коварная Галла Плацидия, обворожительная полонянка императорских кровей, самая ценная часть его добычи. Добавив храброму вестготу что-нибудь в еду или в питье во время ужина в интимной обстановке. Никто этого не знает. Ьренные останки римского военного магистра и вестготского царя, умершего под городом Консенцией, до сих пор так и не найдены. Поскольку готы, силами своих многочисленных пленных, отвели течение реки Бузента (нынешней Бусенто), погребли Алариха на дне реки, а потом снова вернули реку в ее прежнее русло.

Чтобы никто не мог узнать места последнего упокоения славнейшего отпрыска рода Балтов, пленные, отводившие реку и рывшие могилу, были