Красное пламя в камине на господской мызе освещало в этот вечер радостные лица, когда Хетти отправилась наверх, и Адам воспользовался благоприятным случаем сообщить мистеру и мистрис Пойзер и дедушке, что он видел возможность содержать жену теперь и что Хетти согласилась выйти за него замуж.

– Надеюсь, вы не станете делать возражений против того, чтоб я стал ее мужем, – сказал Адам. – Я, правда, человек еще небогатый, но она не будет нуждаться ни в чем, пока я могу работать.

– Возражений? – сказал мистер Пойзер, между тем как дедушка наклонился вперед и протяжно произнес: «Конечно, нет». – Какие возражения можем мы иметь против вас, мой друг? Что вы тут говорите, что еще небогаты! Да в вашей голове есть деньги, как есть деньги в засеянном поле, но на все нужно время. У вас довольно для начала, а мы можем дать вам домашних вещей, которые вам будут нужны. Ведь у тебя, я думаю, порядком припасено перьев и холста, не правда ли?

Этот вопрос, конечно, относился к мистрис Пойзер, которая сидела закутанная в теплую шаль и очень охрипла, так что не могла говорить с своею обыкновенною легкостью. Прежде всего она выразительно кивнула головой, но вскоре была не в состоянии противостоять искушению выразиться точнее.

– Это была бы плохая история, если б у меня не было перьев и холста, – сказала она хриплым голосом, – когда я не продаю ни одной птицы, не ощипав ее, а самопрялка работает все будни.

– Подойди, дружочек, – сказал мастер Пойзер, когда Хетти спустилась вниз, – подойди сюда и поцелуй нас, дай нам пожелать тебе счастья.

Хетти подошла очень спокойно и поцеловала толстого добродушного человека.

– Ну вот так! – сказал он, потрепав ее по плечу. – Теперь поди поцелуй тетку и дедушку. Я желаю пристроить тебя так же хорошо, как если б ты была моя родная дочь. Того же самого желает и твоя тетка – ручаюсь тебе в этом, потому что она обходилась с тобой в эти семь лет, Хетти, как с своею родною дочерью. Подойди, подойди сюда теперь, – продолжал он, уже шутливым тоном, лишь только она поцеловала тетку и старика. – Адам, я готов побожиться, также ждет поцелуя, и он имеет на то теперь полное право.

Хетти, улыбаясь, отошла к своему пустому стулу.

– В таком случае, Адам, возьмите сами, – настаивал мистер Пойзер, – иначе вы не мужчина.

Адам, этот высокий крепкий парень, встал, покраснев, как маленькая девочка, и, обняв Хетти, нагнулся и нежно поцеловал ее в губы.

Это была прелестная сцена, освещаемая пламенем, пылавшим в камине, потому что свечей не было. Да и к чему тут свечи, когда огонь был так ярок и отражался в оловянной посуде и полированном дубе? Никому не нужно было работать в воскресенье вечером. Даже Хетти чувствовала нечто похожее на довольство среди всей этой любви. Привязанность Адама к ней, ласки Адама не волновали ее страстью, не могли даже удовлетворить ее тщеславию, но жизнь не представляла ей в настоящее время ничего лучшего, а они обещали ей некоторую перемену.

Много было разговоров, прежде чем Адам ушел, о возможности найти дом, в котором он мог бы удобно поместиться. Свободным был только один домик в деревне, рядом с домиком Вилла Маскри, да и тот был теперь слишком мал для Адама. Мистер Пойзер настоятельно утверждал, что лучше всего было бы выехать Сету с матерью, а Адаму остаться в старом доме, который можно было бы увеличить через несколько времени, так как на дровяном дворе и в саду было довольно места. Но Адам не соглашался выселить мать из дома.

– Ну, хорошо, – сказал наконец мистер Пойзер, – нам нет никакой крайности решить все непременно сегодня вечером. Мы должны иметь время обсудить все хорошенько. Раньше Пасхи вам нечего и думать о свадьбе. Я не люблю долгого ухаживания, но надобно же время на то, чтоб устроить все как следует.

– Конечно, конечно, – сказала мистрис Пойзер смелым шепотом. – Нельзя же христианам жениться, как кукушкам, я так полагаю.

– А мне становится несколько страшно, – сказал мистер Пойзер, – когда подумаю, что мы, может быть, должны будем оставить этот дом и взять ферму милях в двадцати отсюда.

– Э-э-эх! – сказал старик, выпучив глаза на пол и размахивая вверх и вниз руками, опиравшимися на локотники его кресла. – Плохая будет это история, если мне придется оставить старое место и если меня похоронят в чужом приходе. Да и тебе, может, придется платить двойную цену за ферму, добавил он, взглянув на сына.

– Ну, батюшка, не тревожься прежде времени, – возразил Мартин-младший, – может быть, капитан возвратится домой и помирит нас с старым сквайром: я крепко рассчитываю на это. Ведь я знаю, капитан хочет, чтоб всем оказывали должную справедливость, где только это зависит от него.

Адам был очень занят в это время, от начала ноября и до начала февраля, и только изредка мог видеть Хетти, кроме воскресенья; несмотря на то, это было счастливое время, потому что оно все ближе и ближе придвигало к нему март, когда назначена была их свадьба. Все незначительные приготовления к новому хозяйству указывали на то, что желанный день приближался все более и более. Две новые комнаты были надстроены к старому дому, так как, после всех рассуждений, мать и Сет оставались жить с ними. Лисбет плакала так жалобно при мысли о расставании с Адамом, что он пошел к Хетти и спросил ее, будет ли она, из любви к нему, переносить странности его матери и согласится ли жить с нею. К его немалому восторгу, Хетти отвечала: «Да, мне все равно, живет ли она с нами или нет». Мысли Хетти в это время тяготило затруднение, которое было гораздо хуже странностей бедной Лисбет, и потому ей было не до них. Таким образом, Адам был утешен в своих обманутых ожиданиях, причиненных Сетом, когда последний возвратился из Снофильда, куда ходил, чтоб видеть Дину, и сказал: «Напрасно ходил я туда… сердце не влечет Дину к замужеству». Когда он сказал своей матери, что Хетти согласна на то, чтоб они жили вместе, и не было более нужды думать им о расставании, она сказала более довольным тоном, чем говорила с того времени, когда он сообщил ей о своем намерении жениться: «Голубчик мой, да я буду так тиха, как старая кошка, и работать только то, что она оставит мне и чего сама не захочет делать. Тогда нам не нужно будет делиться тарелками и всеми другими вещами, которые стояли все вместе на полке с твоего рождения».

Только одно облако омрачало по временам счастье Адама: Хетти казалась иногда несчастной. Но на все его заботливые, нежные вопросы она решительно отвечала, что была совершенно довольна и не желала ничего иного. И когда он видел ее в следующий раз, она была живее обыкновенного. Может быть, это происходило оттого, что она была слишком обременена работой и хлопотами в это время, так как вскоре после Рождества мистрис Пойзер снова захворала простудой, перешедшей в воспаление. Эта болезнь заставила ее не выходить из комнаты весь январь. Хетти должна была заправлять всем хозяйством внизу и вполовину даже заменять Молли в то время, как эта добрая девушка ухаживала за своей госпожой. И Хетти, казалось, предавалась своим новым занятиям с такою ревностью, работала с таким важным прилежанием, которое не обнаруживалось в ней прежде, что мистер Пойзер нередко говорил Адаму, не желает ли она показать тем ему, какой будет хорошею хозяйкою. «Боюсь только, – прибавлял добродушный человек, – чтоб девушка не пересилила себя; ей нужно будет отдохнуть немного, когда тетке можно будет сойти вниз».