Это я-то нарцисс? Да я себя ненавижу! Но моя дочь, увы, тоже не из тех, кто принимает во внимание чужое мнение. Особенно моё.

— Ты мне дорог, я так не хочу. Эдуард предлагает выход, я считаю его правильным.

— Ладно, допустим. А что, можно просто так захотеть — и стать Хозяином?

— Можно! — сказал Эдуард.

— Нельзя! — сказала Сумерла.

— Всё срозно, — сказала Сэкиль.

— Надо, — сказала Настя.

В этот момент я понял тех, кто говорит, что она «вылитый отец». Внешне, к счастью, ничего общего. Но то, как она наклонила голову, как посмотрела, как это произнесла… Словно в зеркало глянул. Ох, дочь моя… Какие стишки сочинят про тебя мои внуки?

— Эдуард прав, нельзя делать вид, что всё нормально. Игнорирование ведёт к психозу. Массовое игнорирование — к массовому психозу. Прости, пап, ты просил без коробок, но я всё же помяну проклятого Шрёдингера ещё раз. Если коробку продержать закрытой достаточно долго, то мы будем знать, что кот умер, даже не открывая. Потому что коты не вечны.

— Как меня достали эти парадоксы, — сказал я с досадой. — Скажите уже что-нибудь прямо.

— Может, вы скажете, Сэкиль? — предложил Эдуард. — Это же ваш Кобольд.

— Коборьд хотер сдерать хоросо.

— Так скажите же вслух, что он сделал для этого «хоросо»! И что получилось, тоже скажите! Нет? Не хотите? Интересно, почему?

Сэкиль не ответила.

— Тогда я скажу. Потрясу коробку, может, кто-то мяукнет? Нет возражений?

Все промолчали, и он продолжил:

— Итак, наш многоуважаемый Кобольд, будучи, как вы это называли, «сильным этическим ИИ», при помощи нашей гениальной Сону Сэкиль, а также ряда других весьма неглупых людей, решил проблему «контроля контролёров». Исключил человеческий фактор, не дающий социуму принимать этичные решения. Создал замещающую глобальную этикосистему.

— Это быро хоросым вариантом.

— Ещё бы! Мир катился в жопу, разгоралась большая война, прокатывались волны пандемий, общество погрузилось в стресс и психоз, государства увязли в гиперконтроле, впав в управленческий паралич из-за перегруза входного контура Большими Данными. Я верно излагаю?

— Пока да, — лаконично ответила Сэкиль.

— Заместить этот бардак системой киберогенной этики действительно казалось хорошим выходом. Возможно, единственным. Люди возлюбили этический ИИ в лице его вирпов, а через них и самоё себя. Впервые Человечество получило счастья всем даром, и никто не ушёл обиженным. И увидел Кобольд, что это хорошо! Пришло Время Кобольда.

Сэкиль кивнула, соглашаясь.

— Так что же пошло не так?

— Пробрема Набрюдатеря. ИИ несубъектен.

— Именно! Кобольд может сколько угодно ходить вокруг коробки, но не может её открыть. У него лапки. Для этого нужны люди. Но именно люди создают проблемы, которые должен был решать Кобальт! Круг замкнулся. Тогда Кобольд решил выделить из себя Наблюдателей, которые будут открывать для него коробки. Но вирпы оказались в этой дихотомии скорее котами, чем Шрёдингерами. Решением стали тульпы. Автономные сгустки концентрированного одиночества идеально подходили на роль манипулятора для разрушения квантовых суперпозиций. Да, уважаемая нейка?

— Я не понимаю многих твоих слов, численник. Но не́твари испокон веков порождались и поглощались Хозяевами.

— Они носитери автономий Пенроуза, — подтвердила Сэкиль. — Квантовые нейроны, синхронизированные кубиты. Анарог бозе-эйнстейновского конденсата, создаюссего квантовые эффекты на макроуровне.

— А я их, значит, растил вам на корм.

Удивительный я мудак всё-таки. Космологического просто масштаба.

— Антон Спиридонович, вас, уж простите за откровенность, использовали. Кобольд привёл вас в Жижецк, разыграл против Балия и, победив, получил доступ к уникальному ресурсу, — снисходительно пояснил Эдичка.

— Они поят детишек мёртвой водой, Аспид, — сказала Сумерла. — Таков договор.

— То есть, — уточнил я, — мои выпускники с самого начала никуда не уезжали и ни на какую работу в Кобальт Системс не устаивались? И не было никакой эпидемии аутической комы у вирт-операторов? Из них сделали новую высокотехнологичную версию покляпых? Покляпых два-ноль?

— Да, Антон-сама, — кивнула азиатка.

— И кого я за это должен убить?

— Меня. Себя. Всех. Для них не быро другой судьбы, поймите. Вы не погубири их, а спасри. Их всё равно здало небытие.

— В этом всё ваше «время Кобольда»! — зло сказал Эдуард. — Котлы с кипящим говном. У вас без кипящего говна ничего не работает.

— Нигде не работает, Эдуард, — вздохнула азиатка, — нигде. Вы возмуссяетесь, но и васа Дорама на паровом ходу. Дераете вид, сто прохое говно — насе, а хоросий пар — вас. Но есри не будет котров, то не будет и пара!

— Мы хотим это изменить, Сэкиль. То, что вы принесли с той стороны…

— Это дорого нам стоило, — сказала, выступив из темноты, чернокожая девочка. — Мы-то нырнули в кипящее говно, про которое вы так любите рассуждать. И вынырнули не все. А вы что сделали? Да нихрена. Так что не примазывайтесь.

— Теперь мы знаем, как создавать макротопорогии без связанных кубитов, — добавила азиатка. — Нам теперь не нузны фикторы. Но вы нам нузны ессё меньсе!

— Эй, вы, амбассадоры мирового говна, — обратился к ним я. — Просто верните ребят. Для вас они триггеры суперпозиций, открывашки для коробок, нейрокубиты, коллективный Наблюдатель, чего-то-там Бозе-Эйнштейна, фикторы и так далее. А для меня — дети, которых я подвёл.

— Послушайте, Антон Спиридонович! — сказал Эдуард. — Не надо принимать радикальных решений, к которым вы так склонны. Я предлагаю путь Дорамы.

— А разве Дорама — это не Кобальт?

— Нет, Антон-сама, они паразиты на Коборьде, — объяснила азиатка.

— Я бы назвал это «синергией», уважаемая Сэкиль. Антон Спиридонович, я ведь серьёзно говорю — дайте нам с Настей шанс!

— Дорама — это новый мир, пап. Дорама всем нравится!

— Кроме меня, Настурция.

— Люди полны боли, пап. Мы формируемся через травмы и передаём их своим детям. Всё, что не вызывает боли, кажется нам ненастоящим. Но эту цепь взаимотравмирования можно разорвать.

— Разве не это пытался сделать Кобольд? Но благие намерения неизменно приводят в жопу. И ваши приведут