Всё, что приятного осталось у Штейна от времени, проведённого с Эльвирой, разбилось в два счета, как только он, сев в машину, ответил на телефонный звонок Аристовского.

– Ха-ха, котяра, у меня для тебя свежая запись. – Роман засмеялся. – Извини, не удержался, прослушал.

– Свинья, – сказал Штейн. – Давай, включай.

По дороге домой Штейн слушал запись последнего разговора Кости и Юли. Он резко поворачивал машину, не обращая внимания на сигналы, несколько раз ударял по рулю, злился.

Лев понял, что Юля начала двойную игру у него за спиной. И то, что раньше ему казалось детским лепетом и на что он не обращал внимания, теперь выглядело куда более серьёзным.

Штейн насторожился. Неужели она действительно собирается бросить его и уйти к этому молодчику? В сущности, Штейну было плевать, что Юля и все её предшественницы тайком спят с кем-то. От этого не было ни противно, ни больно, потому что по своей натуре Лёва не придавал постельным отношениям никакого значения, его занимало одно – физическое удовлетворение. Ни разу в его жизни не случалось, чтобы секс хоть как-то совпал с чувствами. Они всегда были отдельно. И если для кого-то фразы «обладать женщиной», «желать женщину» означали слияние как физического, так и духовного желания, то для Льва они трансформировались в понятие материального обладания женщиной. И теряя кого-то, он испытывал не душевную боль, а боль утраты того, что принадлежало ему.

Любовь к вещам была самой настоящей слабостью Льва Штейна, о которой мало кто знал. В Москве принято любить красивые и дорогие вещи, окружать себя ими; здесь никто не удивляется количеству собственных машин, домам, яхтам, бриллиантам и прочим предметам роскоши.

Если бы канал «Luxury», который с упоением смотрит половина Европы, США, Азии, Австралии и Новой Зеландии, захотел снять что-нибудь о роскошной жизни в России, то вместо положенных сорока минут понадобилось бы, наверное, несколько часов, чтобы продемонстрировать всю ту роскошь, к которой стремится загадочная русская душа.

Подобную многосерийную программу можно было бы начать с упоминания о фильме Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник», где со всем шиком показана русская жизнь XIX века с масленичными гуляньями и блинами с красной и чёрной икрой, русской водкой из гранёного стакана, балами и дорогими дамскими туалетами, расшитыми жемчугом и золотыми нитями. Затем переключились бы на Россию времен Ельцина, куда в избытке поставлялись всякие отбросы из Европы и Америки. Показали бы наших русских красавиц, которые выигрывали конкурсы красоты один за другим и как по команде становились «валютными женами» на содержании у весьма сомнительных личностей. Всё это было, и иногда через край, но прошло.

Сейчас Россия облагородилась, отгородив Санкт-Петербург и Москву от провинции. Да так, что складывается ощущение, будто кроме этих двух великих городов, ничего в России больше и нет. Да, есть Сибирь, есть Урал, Чукотка. Но это всё то, что подпитывает ленивые столицы, неустанно поставляя нефтегазовые деньги да русских красавиц в поисках счастья и местных неотёсанных олигархов, которые по прибытии в оные столицы буквально через несколько месяцев, побывав в руках опытных имиджмейкеров, как один начинают походить на голливудские эталоны, выставляя напоказ отбеленные и выправленные зубы, умело выкрашенные волосы, тонированные тела, накачанные и «обрезанные» в положенных местах.

Но как бы провинция ни билась за свою значимость, она всё равно проигрывает, и столица остается на пьедестале. И здесь, в городе, считающемся одним из самых дорогих на Земле, где сосредоточено огромное количество финансов, смысл благосостояния для каждого различный. Для кого-то быть богатым здесь означает снимать комнату в «хрущёвке» на честно заработанные деньги, ездить на метро, отмечать дни рождения в сети ресторанов «Ростикс», для кого-то это квартира, какая-нибудь «иномарочка», отдых, шопинг в «Охотном ряду» и даже клубная жизнь с посещением известных ночных клубов, а кому-то и Барвиха слишком приелась, и «бентли» с «ламборгини» слишком просты, и от Куршевеля тошнит так же, как от еды в новиковских ресторанах.

И вот это, наверное, именно то, что отличает московских жителей от всех остальных: здесь никто не скажет «был на днях в «Вертинском», «Петровском пассаже», «Аисте» с придыханием и напыщенностью. Какой-нибудь экспат на высокопоставленной должности, живущий в Москве, отправляясь в оные, будет рассказывать друзьям об этом именно так, добавляя гиперболы и эпитеты: «What a luxury place», «Gosh, you should see their prices… so expensive». А все прочие рядовые туристы из дальнего зарубежья, если уж узнают, что в «GQ-бар» ходят только русские олигархи и успешные банкиры со своими супермоделями, приехав посмотреть на российскую столицу, туда даже не сунется.

А вот рядовая Маша, или Катя, или только что окончивший курсы водителей автобусов Саша или Володя из Ростова-на-Дону, Краснодара или Новосибирска именно туда-то и пойдут в первую очередь, надеясь на счастливый случай. И даже если такой случай им не представится, они потом так же с небрежностью бросят фразу в компании своих друзей: «А, „GQ-бар“… Был, знаю. Ничего особенного – куча „денежных мешков“, но ничего особенного…» Скорее всего, это и есть ключевое слово к «Moscow luxury style» – «Ничего особенного». Вот только о том, что особенного осталось в Москве, увы, многие уже забыли.

Именно с таким отношением к жизни всегда и жил Штейн. Когда он родился, любовь к дорогим вещам, даже скрытая, считалась преступлением. Но потеря свободы его не останавливала. Хотя, нужно сказать, Лёва быстро сообразил, что нужно делать: выучил английский и немецкий языки, купил хорошую пишущую машинку и овладел «правильно поставленной речью». Он сразу же зарекомендовал себя как успешного студента журфака, которого с радостью отправляли в различные командировки. Конечно, он помотался по городам российским, но потом благодаря своему обаянию сумел сместиться в сторону ближнего, а затем и дальнего зарубежья. И всё-то он делал легко и изящно, правильно расставляя акценты в том, кому нужно только улыбнуться или подмигнуть, кому подарить коробку конфет, а кому – флакончик духов, а в отношениях с кем-то приходилось применять полный арсенал боевой техники.

Неизменным оставалось Лёвино кредо: «Мне женщины строить и жить помогают», а он помогал им, как-то так сразу почувствовав, что женщины – существа хрупкие, несмотря на кажущуюся иногда непробиваемую оболочку гордости и недоступности. До сих пор он хранил в своём столе записные книжки с номерами телефонов всех своих знакомых дам, где возле каждого имени красовался не только телефон, но и другая полезная информация: дата рождения (причём красным подчеркивались те, которым ни при каких обстоятельствах нельзя было упоминать о прожитых годах), знак зодиака, любимые цветы, духи, шоколад, размер одежды, а если доходило до интимных подробностей, то и размер нижнего белья, колготок, любимые фильмы, книги и, конечно же, семейное положение.

В отличие от многих мужчин, Лёва считал всё это очень важными мелочами. Он знал, что, принеси он Ангелине, секретарше местного райкома, гвоздики и «Красную Москву», она его не только выгонит, но и положит все его ходатайства и прочие официальные бумаги в мусорку, ни за что не передав их на рассмотрение начальнице. А в следующий раз и вовсе на порог не пустит. А вот если милой старушке в буфете ГУМа сунуть те же самые духи да ещё как-нибудь эротично улыбнуться и заговорить о том, каким шикарным был ГУМ лет эдак тридцать назад, та непременно передаст заведующей, что заходил Лёвушка, а ему очень-очень нужны те джинсики, что стоят в витрине. И, словно по мановению волшебной палочки, Лёвушке не нужно было стоять ни в каких очередях, не нужно было разыгрывать сироту казанскую, хотя и это иногда приходилось делать. Но всё он делал легко и любя.