замок, принялись рубить доски моста.

— Я не пойду! — заявил Берси.

— Я — твой конунг, — ответил Ивенс, с деловитым видом выдёргивая из толстого войлочного гамбезона, который носил поверх кольчуги, засевшую там сарацинскую стрелу. — Я приказываю тебе.

— Никто не смеет приказывать викингу! — взвился гигант. — Я останусь!

— Жалко будет, если твоя Лаура останется вдовой, — покачал головой предводитель и добавил: — А маленький Рауль — сиротой.

И верно, когда викинги вернулись в Керак, жена Медвежонка уже находилась на седьмом месяце беременности, а ещё спустя два, как и полагается, подарила мужу сына, которого тот назвал в честь деда Берси, родителя его приёмного отца, Магнуса, Рольфом: по-французски имя это звучало Рауль.

Однако даже упоминание о жене и ребёнке, нежно любимых гигантом, не поколебало его уверенности.

— Она вышла замуж за викинга, — заявил он. — Её дело ждать меня, пока я буду сражаться, и оплакивать, если я погибну.

Ивенс почесал бороду и покачал головой. Он оглянулся назад и хитро усмехнулся из-за посетившей его идеи. Работа у плотников кипела вовсю, но прочное дерево поддавалось плохо.

— Знаешь что, Берси, — немного торжественно начал конунг. — Пока всё равно эти белоголовики думают, умереть им сейчас или попозже, ты поди помоги парням рубить мост, а когда закончите, возвращайся.

— М-да? — пробурчал Медвежонок, чувствуя, что командир затеял какой-то подвох.

— Да. Ты только посмотри, как они рубят?! Клянусь царством Хель[75], они никогда не держали в руке секиры. Покажи им, как умеют орудовать топором настоящие викинги!

Магнуссона словно подменили. Он просиял и посмотрел на конунга чуть ли не с теплотой:

— Клянусь Эгиром! Не бывать мне в пляске Хильд, если я один не справлюсь с этой работой! Я мигом, Йоханс!

Медвежонок подошёл к франкам, рубившим мост, и, вырвав у одного из них топор, самого легонько оттолкнул в сторону. Бедняге повезло, он успел схватиться за болтавшуюся цепь, а то бы непременно свалился в ров. Берси же, поплевав на руки, взялся за рукоять секиры. Храбрый и доблестный викинг даже и не подумал, что, закончив работу, неизбежно окажется по ту сторону моста, то есть там, куда его так старался спровадить предводитель.

Пока Берси самозабвенно орудовал топором, мусульмане, видя перед собой всего одного противника, наконец-то отважились на новую атаку. Ивенс достал из-за спины висевший на ремённой петле щит и, приняв на него удары сабель валом валивших турок, заработал правой рукой. Напор противника был очень силён, и в какой-то момент Ивенс оказался лицом к лицу с одним сарацином, прижатым к ватрангу толпой товарищей.

Положение создалось в общем-то комичное, по крайней мере для христианина. Иногда случается так, что передний эшелон атакующих, натолкнувшись на какую-нибудь преграду, останавливается, а задние продолжают напирать, в результате чего первые лишаются возможности не то что сражаться, но порой даже и пошевелиться. Поскольку Ивенс не желал отступить ни на шаг, ему и сарацину оставалось только смотреть друг на друга и, бормоча малопонятные угрозы, выразительно скалить зубы. Впрочем, у ватранга имелось некоторое преимущество, хотя меч его застрял в теле одно из атакующих — тот давно умер, но продолжал стоять, подпираемый со всех сторон живыми товарищами, — и это позволило моряку, отпустив рукоять оружия и подавшись немного назад, выхватить нож, чтобы пырнуть им мусульманина.

Ивенс собирался было так и поступить, но в последний момент передумал, лицо турка показалось ему знакомым. Тот тоже как будто бы узнал ватранга.

— Ивенах? — спросил он.

— Хасан? — не веря своим глазам, отозвался Ивенс. — Что ты тут делаешь? Чего тебе, старому чёрту, тут нужно?

Хасан, ещё в бытность стражником в Алеппо научившийся неплохо понимать речь франков, закатил глаза и с некоторой горечью произнёс:

— Мал-мало воюем. Ваша город взять хотим. А ты?

— Воюю, — проговорил викинг и добавил: — Чёрта с два вы у меня войдёте в крепость!

— Наша много, — покачал головой Хасан, сделав таким образом единственное движение, которое он мог себе позволить. — Очень-очень много. Повелитель здорово осерчал на вас, а в особенности на ваш князь. Теперь великий султан так просто не уходить.

— А мы гонца к королю нарядили! — оскалился Ивенс. — Как придёт, как всыплет вашему повелителю! Будет знать, как сюда соваться! Не сидится ему в своей вотчине, чего к нам полез?!

— Это наша повелитель вашему королю придёт и всыплет, — не остался в долгу Хасан. — Это ваша полезла! — Ему не слишком хотелось спорить, он огрызался только для порядка. Бывшего стражника темницы в Алеппо гораздо больше интересовало другое. — Смотрел, смотрел, — признался он, — ты или не ты? Вот поближе подходил, гляжу — ты. Не юн стал, совсем не юн. Возмужал мал-мало. Семью завёл?

— Нет. А ты?

— Я старый, — вздохнул Хасан. — Помирать скоро...

Оставив без внимания стариковские жалобы сарацина, Ивенс воскликнул:

— Знаешь, кого я встретил? Не поверишь! Рамда́лу, или как он там по-вашему-то? Авдалла́? Так вот, жив он! Язычникам служит! Представляешь?!

— Ясный дела, жив, — как ни в чём не бывало отозвался противник, даже и не обратив внимания на слово «язычники». — Такой разве убьёшь?

— Его ж на наших глазах убили?

— Он морок навёл на стражников, — уверенно произнёс Хасан. — Они и поверили, что застрелили его. А женщина тот потому им его тело не отдал, что знал — он жив. Такой, как он, голова надо рубить совсем. Тогда он совсем умирать.

Наступила пауза. Каждый подумал о своём. Те же из турок, кто находился сзади, сообразили наконец, сколь тщетны их усилия, и стали отступать, уволакивая убитых. Хасан, отойдя на несколько шагов, вдруг вскинул голову и закричал:

— Эй, Ивенах! Ивенах! Та женщин овдовел! Давно, давно овдовел! Муж её помер. Много лет, говорили, помер! Совсем. Она с сын...

— Где она?! Где?! — воскликнул Ивенс, который сразу понял, что Хасан имел в виду Кристину. — Как она?!

Бывший стражник прокричал что-то в ответ, но ватранг не расслышал: как раз в тот момент старания Берси Магнуссона увенчались успехом, и огромная махина моста с грохотом рухнула в ров за спиной у Ивенса. Тот невольно оглянулся, а когда вновь повернулся и посмотрел на турок, Хасан уже исчез в толпе. Теперь для них больше не было смысла атаковать викинга, оставалось лишь