Поскольку сумасшествие тогда считалось излечимым, для борьбы с ним прописывали многочисленные рецепты. Георгу III давали так называемое снадобье от сумасшествия, вызывавшее воспаление, сыпь и жесточайшие расстройства. Доктор Дженнер, разработавший первую в мире вакцину против оспы, лечил умалишенных пациентов, «вызывая рвоту виннокислым антимонил-калием», то есть рвотным камнем и камфарной водой. Целительные свойства приписывали и некоторым курортам. Так, одну умалишенную по имени миссис Джессоп излечили воды курортного городка Бакстона; по словам 1-го графа Эгмонта, «теперь она ведет себя совершенно нормально и даже обзавелась любовником».

Георг III от природы был импульсивен и резок, обременительные государственные дела могли лишь усугубить его состояние. Он говорил о «тревоге, которую испытывает при подготовке детей к службе на различных постах, а также в вопросе их пользы для общества и оправдания оказанного их семье доверия». Осенью 1788 года король впал в безумие, говорили, что «это безнадежный случай».

Король схватил старшего сына за горло и ударил его об стену, требуя сказать, кто запретил ему шептать. Капитан Джек Пейн, гофмейстер двора принца Уэльского, известил придворных, что король проснулся у себя в постели, «жестикулируя и бредя, как самый настоящий маньяк»; он выл словно собака и бессвязно рассуждал о вопросах религии. Фанни Берни случайно встретила его в феврале 1789 года в ботанических садах Кью; его вывели на прогулку, и, по словам писательницы, король совершенно не контролировал свою речь, повторяя сотни раз слово «Нет!». Он говорил о Генделе и даже пытался петь оратории композитора «голосом столь хриплым, что звук его был просто ужасен». Вскоре монарха пришлось запереть в покоях, на ночь его привязывали к постели. К концу года приступы буйства стали настолько сильными, что на короля пришлось надеть смирительную рубашку. Порой его избивали палками, что, без сомнения, было пережитком старых поверий о том, что обуревавших его «бесов» можно изгнать розгами и силой. Тем не менее после принудительной жестокой терапии король поправился. Второй приступ произошел уже в 1801 году, однако Георга вскоре вновь признали дееспособным. Правда, отныне он довольно часто впадал в раздражительность и тревожное возбуждение.

Для Георга III, как и для короля Лира, большое значение имела концепция «двух тел», согласно которой король обладает физическим телом, а в противовес ему «телом политическим». Природное, или биологическое, тело было подвержено всем немощам человеческого естества, однако политическое тело не имело недугов или слабостей и не зависело от физического тела. В нем проявлялась воля монарха во плоти. Именно поэтому Гаррик сумел в роли короля Лира продемонстрировать королевское достоинство, изобразив при этом все симптомы душевной болезни.

В XVIII веке для лечения душевнобольных были основаны благотворительные психиатрические лечебницы. Состоятельные граждане особенно радовались возможности передать заботу о своих сумасшедших родственниках в частные руки, чтобы те, кто выжил из ума, не мозолили глаза. Обитатели таких лечебниц, как правило, содержались как в тюрьме, в ход безнаказанно шли цепи, кандалы, веревки и наручники. Считалось, что одержимые не страдали от физических недугов, поэтому ученый-медик Томас Уиллис в труде «Две беседы о душах дикарей» (Two Discourses Concerning the Soul of Brutes) рекомендовал «суровые методы обращения и дисциплину», игнорируя физическое состояние больных.

Порой лечебницы служили развлечением. Вплоть до 1770 года Бедлам – пожалуй, самая известная больница для душевнобольных – открылся для посетителей. Через год герой типичного романа XVIII века Генри Маккензи «Человек чувства» (The Man of Feeling) отмечает: «Я считаю бесчеловечным выставлять на всеобщее обозрение каждому зеваке-лодырю, который в состоянии заплатить ничтожную плату начальнику лечебницы, величайшее страдание человека, которому подвержено наше естество».

Сумасшествие короля Георга вызвало новую волну слез. После того как лорд-канцлер Эдвард Терлоу навестил сумасшедшего монарха, «по его щекам текли слезы, и он едва стоял на ногах». Королева выплакала все глаза, а придворные «все сплошь горько рыдали, глядя на монарха». Когда он выздоровел, ситуация стала не многим лучше. Фанни Берни, услышав добрые вести, призналась другу: «Вот вам слово, я плачу по двадцать раз на дню».

Осенью 1810 года, после смерти любимой дочери, король вновь впал в беспамятство, его состояние стало необратимым. Теперь временами он становился «настолько буйным, что его приходилось наказывать и запирать». Один из докторов по имени сэр Генри Хэлфорд заключил, что Георг III «полностью лишился рассудка и разговаривает с вымышленными персонажами». По словам одного из придворных, с королем «более не обращались как с человеком. Он был помещен в хитроумную машину, которая полностью лишала его свободы движения. Иногда его приковывали к столбу. Короля часто били и морили голодом, но лучше всего его усмиряли угрозы и брань». Изысканное блюдо приготовили королю на десерт, не правда ли? Георг III был великим английским монархом второй половины XVIII века. Гравюра, на которой он изображен с длинными волосами и бородой, удивительным образом напоминает короля Лира с полотен Бенджамина Уилсона и Бенджамина Уэста.

Главное, благодаря чему Уильям Питт Младший вошел в историю, – война с революционной Францией. Первый министр скептически относился к советам и комитетам; он привык действовать в одиночку. По словам чиновника Адмиралтейства, «мистер Питт собственноручно решает все вопросы у себя в палате, подписывает бумаги, а затем два других лорда ставят на них свои подписи». Сам Питт утверждал, что «во власти не может быть конкуренции и разделения полномочий. Власть возлагается на плечи одного человека – первого министра»; при этом он добавлял, что первый министр обязан нести ответственность за финансы и стратегию государства. На практике такой подход был весьма эффективным. Беспокойный король лишь пару раз столкнулся, по его собственному выражению, с «неприятностями» во взаимоотношениях с правительством.

Военная кампания 1795 года зашла в тупик и завершилась крупным разочарованием. Обстановка на континенте постоянно менялась и все более осложнялась из-за взаимных требований, которые Англия и ее союзники предъявляли друг другу; австрийцы, голландцы, пруссаки и другие не смогли удержать преимущество на родных землях. Пруссаки первыми подписали мирный договор с Францией. Голландцы первыми сдались французам, уступив давнему врагу левый берег Рейна; вся Голландия покорилась месяц спустя. На следующий год Испания перешла на сторону врага. Таким образом, на стороне Британии оставалась лишь Австрия; Россию тогда в расчет не принимали. Питт понимал, что в перспективе их ожидала внутриматериковая война, а без опоры на военно-морскую мощь изменить расстановку сил в Европе вряд ли удастся. Как бы то ни было, в распоряжении Франции теперь было три флота: свой, голландский и испанский. Мир перевернулся с ног на голову.

В 1796 году Наполеон, который к тому моменту прославился победой над британцами в Тулоне, произвел еще больший фурор, когда организовал молниеносную Итальянскую кампанию и перебросил французские войска еще севернее, ближе к границам главного врага – Австрии. «Солдаты! – обратился он к войскам у Ниццы, недалеко от границы с Пьемонтом. – Вы наги и пухнете от голода; правительство обязано вам всем, однако ничего не может дать вам взамен. Терпение и отвага, выказанные вами посреди этих гор, заслуживают восхищения; однако блеск ваших орудий не озарил вас победоносным сиянием. Я поведу вас на плодородные равнины; изобильные провинции и богатые города вскоре станут вашими; там вас ждут щедрые урожаи, почести и слава… Ужель вам не хватит мужества?» Это была типичная речь Бонапарта – сжатая и высокопарная.