шатер. Потом меня вызвал Ричард, и я поплелся, неся на плечах груз сердечной тоски, какой не испытывал никогда в жизни. Мне не было дела до того, кто станет королем Иерусалимским, и даже до того, завоюет Саладин весь Утремер или нет.

Все на свете казалось напрасным.

Генрих Блуаский женился на Изабелле меньше чем через седмицу. Его любили. Он участвовал в осаде Акры еще за год до нашего прибытия, пулены его уважали, а французский король был расположен к нему, считая одним из своих. Ричард тоже поддерживал его: племянник был предан ему больше, чем Филиппу. Один безжалостный ход, сделанный без учета желаний Изабеллы, — и менее чем две недели спустя после гибели Конрада королевство обрело нового правителя. Даже я, все еще погруженный в печальные думы, видел, что это хорошо.

Ричард позвал Генриха и французов на юг, для нападения на Дарум, но, горя желанием начать осаду, выступил в поход еще до их прибытия. Город мы взяли двадцать второго мая, подкрепления подошли днем позже. Ричард сразу же передал Дарум Генриху, укрепив тем самым власть нового короля.

Решение о том, куда войско двинется дальше, на восток, в Иерусалим, или на юг, в Египет, так и не было принято до двадцать девятого мая. В этот день мы медленно возвращались в Аскалон. Войско встало лагерем близ крепости, известной как Инжирный замок. К королю прибыл еще один гонец. Жан д’Алансон был архидиаконом в Лизье, а прежде — английским вице-канцлером. Этот человек пользовался доверием Ричарда и сопровождал нас годом ранее из Везле до Лиона. Он доставил весьма тревожные новости.

Вражда между сводным братом короля Жоффруа и де Пюизе не прекращалась; кроме того, Жоффруа отказывался прислушаться к совету королевы Алиеноры на этот счет. Помимо Виндзора, Джон захватил замок Уоллингфорд. Принц продолжал распускать слухи о смерти короля и вербовал сторонников среди знати. Они с Филиппом по-прежнему были союзниками, между двумя дворами постоянно сновали гонцы. Попытка французского правителя вторгнуться в Нормандию не состоялась, но лишь потому, что его вассалы отказались захватывать земли человека, принявшего Крест. Имелись основания думать, что вторая попытка не заставит себя ждать.

Еще Жан д’Алансон привез письма от королевы Алиеноры, Маршала и королевского совета. Везде сообщалось одно и то же, но лучше всего события излагались в послании матери государя. Если он не положит конец «ужасному предательству, существует опасность, что очень скоро власть над Англией уплывет из его рук». Дальше говорилось, что Ричарду следует как можно скорее вернуться на родину.

Новости повергли короля в такое уныние, какое мне редко доводилось видеть. Следующие два дня он не выходил из палатки и не виделся ни с кем, кроме Беренгарии, епископа Губерта и изредка Джоанны. Во время первого своего прихода она была так обеспокоена, что пригласила Ральфа Безаса. Джоанна рассказывала потом, что Ричард выглядел потерянным, даже несколько подавленным и она испугалась возвращения четырехдневной лихорадки. К великому облегчению, Ральф объявил, что здоровье короля вне опасности, и прописал настойку от меланхолии.

Я немного успокоился, но все равно переживал, что меня не допускают к Ричарду. Заняться в лагере было нечем, охота и даже патрулирование давно превратились в рутину. Я дни напролет расхаживал бесцельно туда-сюда, нетерпеливо дожидаясь, когда стемнеет и можно будет пробраться в шатер Джоанны. По молчаливому согласию, мы не говорили о нашем будущем, а старались наслаждаться каждой проведенной вместе минутой.

Вечером тридцать первого мая я точил меч, а Рис недовольно наблюдал за мной — он считал, что это его работа. Тут из-за угла палатки вынырнул де Дрюн. Я хорошо знал эту размашистую походку и важное выражение лица: у него были любопытные новости.

— Де Дрюн.

Я отложил клинок и точильный камень.

— Руфус. — Жандарм бросил взгляд на Риса. — Разве тебе не следует заниматься оружием господина, вместо того чтобы прохлаждаться, пока он сам делает все?

Рис давно уже привык к шуточкам де Дрюна, но все равно насупился. Добившись желаемого, жандарм хмыкнул.

Ему явно хотелось, чтобы на него накинулись с расспросами, но я и бровью не повел, снова занявшись мечом.

Уловка сработала. Де Дрюн завел какой-то пустой разговор, включая рассказ об их недавних пьяных похождениях с Торном, а я только кивал или вообще не отвечал. Рис, все еще обиженный, сидел молча. Де Дрюну не терпелось поделиться новостями, и он скоро не выдержал.

— Важные события намечаются во французской части лагеря, — заявил он.

Я сделал вид, что не слышал.

Он предпринял новую попытку:

— Я говорю, что французики затевают что-то.

— Неужели? — скучающим голосом произнес я, внимательно разглядывая лезвие на предмет пропущенных зазубрин.

— Черт побери, Руфус, разве тебе не любопытно?

Наконец-то он начал выходить из себя. Рис у него за спиной ухмылялся — он знал, что у меня на уме.

— Не любопытно что?

Я воззрился на де Дрюна широко открытыми глазами.

Он грязно выругался.

— Да что с тобой такое? — спросил я, но не мог больше сдерживаться и расхохотался так, что слезы брызнули из глаз. Рис присоединился ко мне, а де Дрюн, скиснув, как молоко, мрачно глядел на нас.

— Закончили? — спросил он, когда мы слегка успокоились. Этот вопрос вызвал у нас новый приступ хохота.

Де Дрюн помрачнел еще сильнее.

— Ты сам виноват, — проговорил я наконец, все еще похохатывая. Он буркнул что-то, лишь немного смягчившись, и я продолжил: — Ты принес вести. Ну так выкладывай.

— Гуго Бургундский созвал совет. Они собрались в его шатре.

— Все?

— Не только французы и пулены. Я видел многих нормандцев, англичан, пуатусцев, людей из Анжу и Мэна.

— И Ричарду об этом ничего не известно, — сказал я.

— Вот именно. Потому-то я и пришел к тебе, — процедил он угрюмо.

— Настолько кружным путем, насколько возможно, — огрызнулся я, но коснулся его руки. — Ты правильно поступил. Пойду и посмотрю, что затеял Гуго. Вы с Рисом тоже можете присоединиться.

То был самый ловкий ход, сделанный французами за все время нашего пребывания в Утремере. Герцог Гуго уловил настроение войска, приподнятое благодаря теплой, сухой погоде и недавнему взятию Дарума, и начал действовать, пока король уединился ото всех. Из старших военачальников на совете не было только великих магистров военных орденов, Генриха Блуаского и самого Ричарда.

Гуго предложил без промедления выступить на Иерусалим, независимо от того, вернется король в Англию или останется, и встретил почти единодушную поддержку. Но главную хитрость герцог приберег напоследок. Я не видел, чтобы он давал распоряжение или посылал гонца, но, услышав поздно вечером, что все войско узнало про совет,