Архангельский порт являлся важнейшей стратегической точкой страны. Через нее Россия получала из западных государств грузы, без которых не могла продолжать войну. Поэтому задача охраны устья Северной Двины летом 1702 г. вышла на первый план, отодвинув все остальные операции в тень. Но о Нотеборге Петр не забыл. Уезжая из Москвы на север, он через австрийского посла запустил в Европу для Стокгольма дезинформацию о том, что к осени готовится новый большой поход на Нарву, а затем постоянно слал письма Шереметеву, торопя его с отвлекающим вторжением в Ливонию.

Тем временем в Ладоге — городке на реке Волхов — начали скрытно собирать лопаты, фашины, лестницы и все остальное, необходимое для осады сильной крепости. Одновременно строился волок — дорога от Белого моря к Онежскому озеру, которая позволяла перетащить небольшие корабли и пройти войскам.

Петр ждал шведов в Архангельске с мая по август, до той поры, когда стало понятно, что в текущем году они уже не появятся. А потом приказал собирать раскиданные на огромной территории — от Северной Двины до Пскова — самые надежные войска и с максимальной быстротой отправлять их к южному берегу Ладожского озера. Долгая подготовка принесла плоды — перегруппировка прошла успешно, и в октябре огромная русская армия внезапно появилась перед Нотеборгом.

Подать ощутимую помощь его крошечному гарнизону скандинавы в тот момент не могли. Поэтому судьба крепости была, по сути, предрешена. В принципе, после захвата Нотеборга Петр вполне мог сразу же овладеть и Ниеншанцем, расположенным всего в 50 километрах западнее. Однако осторожность перевесила. Тем более что время позволяло сделать передышку, поскольку становилось все очевидней, что Карл XII основательно увяз в Польше.

Таким образом, кампания 1703 г. являлась, в сущности, продолжением предыдущей операции. И царь спокойно довел ее до конца. Ниеншанц сдался еще до начала лета. После чего Петр заложил в устье Невы новую цитадель — будущую имперскую столицу Санкт-Петербург. И, желая сразу же обезопасить ее, провел две операции, оттесняя шведов насколько возможно дальше к северу и на запад.

В 1704 г. он планировал еще больше укрепить подступы к дельте Невы, намечая захватить наиболее сильные крепости неприятеля: на севере — Кегсгольм, а на западе — Дерпт, Иван-Город и Нарву. Но на этот раз противник, все же озаботившийся укреплением обороноспособности Ливонии, не дал спокойно осуществить замыслы. И хотя русская армия по-прежнему имела подавляющее численное превосходство на всех направлениях, царь вновь проявил осторожность — прервал начатый было поход к Кегсгольму и приказал все, что можно, перенацелить на запад. А на севере ограничиться обороной.

Это явилось грубой ошибкой. Хотя понять Петра, разумеется, несложно — обжегшись на молоке, дуют и на воду — армия еще только создавалась, и ее профессиональные качества не могли не внушать сомнений. В связи с чем погоня за двумя зайцами таила в себе, конечно, определенный риск традиционного финала. Но перевес в силах на тот момент был огромным. А в следующие кампании, когда основную массу солдат пришлось срочно перебросить в Польшу, шведы, опираясь на оставленные в их руках Выборг и Кегсгольм, стали третировать Петербург набегами с севера. Окончательно отбросили их только после Полтавы, обильно оросив до той поры собственной кровью весь этот регион, не говоря уж о прочих затратах.

Но западные крепости, также способные служить неприятелю в качестве опорных баз, Петр в 1704 г. взял. Сравнивая их осады с памятной «конфузней», нельзя не поражаться тому, какой огромный успешный труд и над страной, и над самим собой всего за несколько лет успел проделать этот человек. Подводя краткий итог первому периоду Северной войны, прежде всего надо отметить, что к концу четвертого года боевых действий русский царь уже, несомненно, завершил свое, так сказать, начальное полководческое образование, вполне прилично защитив аттестат фактами успешных осад 1702—1704 гг.

Однако следующий.экзаменатор оказался куда строже предыдущих. Рижский губернатор генерал Левенгаупт по праву считался одним из лучших шведских командиров. И хотя войск он имел не больше, чем его коллеги в районе Финского залива, русские сразу же почувствовали разницу на собственной шкуре. Этот противник не дал им времени на раскачку, которое они обычно имели после ухода Карла на запад. Он стремительно обрушился на корпус Шереметева, оказавшийся ближе других, и в бою у Мур-Мызы разгромил его. После чего над всей петровской армией дамокловым мечом нависла угроза с севера. В результате вместо помощи Августу Петру пришлось думать об обеспечении своего фланга и тыла — разворачивать полки фронтом на север и организовывать большую операцию против дерзкого противника. Конечно, на дворе стоял уже не 1700 год и подавляющее численное превосходство русских в конце концов сказалось. К осени шведов оттеснили обратно, но полностью ликвидировать угрозу не удалось. Левенгаупт умелым маневром выскользнул из клещей, в которые его пытался зажать царь, и укрылся за стенами Риги.

В это же время на территории Речи Посполитой, пользуясь тем, что русские застряли в Лифляндии, шведы продолжали добивать короля-курфюрста, совершенно не опасаясь за свои тылы и коммуникации. Союзники сумели соединиться лишь глубокой осенью в городке Гродно, куда Август привел всего 10 000 солдат. Задержка русских в Прибалтике и предопределила неудачи следующего, 1706 г., разрушившие на несколько лет Северный союз и едва не аукнувшиеся для Петра всеобъемлющим крахом.

В XVIII в. зимой война обычно замирала. В лучшем случае происходили поиски небольшими отрядами. Слишком уж много сложностей для войск той эпохи порождали снега и морозы. Видимо, это обстоятельство и ослабило обычную осторожность царя. К тому же Карл тоже находился на зимних квартирах, удаленных от Гродно на сотни верст, что по понятиям того столетия считалось громадным расстоянием. И Петр, оставив командование Августу, уехал из армии в Москву, где его присутствия настоятельно требовали накопившиеся государственные дела.

Тем временем шведский король в очередной раз доказал, что его, как полководца, нельзя измерять общим аршином. В самый разгар холодов он снялся с лагеря и, совершив молниеносный марш, блокировал Гродно, перерезав коммуникации русско-польско-саксонского объединенного войска (насчитывавшего, между прочим, в два раза больше солдат, чем армия скандинавов).

У генералов Северного союза уже от одного упоминания имени Карла XII пропадал аппетит. А его внезапное появление у гродненских стен вообще произвело эффект нежданно разорвавшейся бомбы. Но отходить было поздно. Шведский монарх расположился так, что имел возможность контролировать все дороги, нависнув над Гродно, словно топор палача.

Приехавший в Москву Петр вскоре заболел. В таком состоянии он и получил убийственное известие из Польши о том, что выпестованную его великими трудами армию Карл поймал в ловушку и принудил к решению мрачной дилеммы — вымирать с голоду или погибнуть на поле боя. Несмотря на хворь, царь сразу же выехал обратно на театр боевых действий, но в Гродно уже не попал.

Войск, способных деблокировать лучшие петровские полки, в России просто не существовало. Несколько соединений располагались около Финского залива, но они требовались для обороны Санкт-Петербурга. Иррегулярные же части — стрельцы, казаки, татары — на такое дело не годились — суровые ветераны Карла легко разогнали бы их в любом количестве. И Петр два месяца в бессилии метался по внешней стороне блокадных кордонов. Но все-таки он нашел выход. Именно в царской голове родился план, позволявший при доле везения надеяться на счастливый побег из смертельного капкана. Заметив, что Карл караулит только дороги, ведущие на восток, Петр приказал своим генералам налегке, бросив артиллерию и обозы, выскочить из Гродно на запад в тот момент, когда начнет ломаться лед на протекавшем рядом с городом широком Немане.