Чижевского и Лавицкого. Они говорят, что в начале марта 1605 г. в лагерь самозванца был приведен Гришка Отрепьев, для того чтобы всем стало очевидно, “что Гришка Отрепьев одно лицо, а Димитрий Иванович другое” Но Пирлинг справедливо отметил, что Гришка Отрепьев, появившийся в лагере Лжедимитрия I, мог быть подставным лицом, впоследствии устраненным со сцены (В “Повести 1606 года” сообщается, что таким подставным лицом в Путивле являлся старец Леонид: РИБ, т. XIII, стлб. 48). Самозванец имел основание опасаться отождествления своей личности с личностью беглого монаха. Однако подавляющее большинство русских источников как официальных, так и литературно-публицистических отождествляют Лжедимитрия I с Григорием Отрепьевым, см.: Временник Ивана Тимофеева, стр. 83; ПСРЛ, т. XIV, стр. 59, РИБ, т. XIII, стлб. 18—25, 490—493; С. Белокуров. Разрядные записи за смутное время (7113—7121). М., 1907, стр. 2 и др. (в дальнейшем: С. Белокуров). Этого же мнения придерживаются крупнейшие русские историки: Соловьев, Костомаров, Ключевский, Пирлинг, Платонов. В “Очерках истории СССР”, вышедших в 1955 г., указывается: “Нет никаких сомнений относительно того, что появившийся в Речи Посполитой “царевич” был на самом деле расстригой Гришкой Отрепьевым из детей боярских” (Очерки истории СССР. Конец XV в. — начало XVII в., стр. 493).

Таким образом, показание Буссова о нетождественности Григория Отрепьева и Лжедимитрия I не принимается большинством ученых. Однако изображение Буссовым деятельности Григория Отрепьева как агента боярской партии, по наущению которой он отправился в Польшу “подыскивать” кандидата в самозванцы, имеет большую историческую ценность. С. Ф. Платонов на основании изучения русских источников пришел к выводу о связи “деятельности Гришки Отрепьева с опалами на Бельского и Романовых, Черкасских и Щелкалова”. При этом Платонов обратил внимание на то, что первые слухи о появлении самозванца зародились в Москве как раз в пору розыска о Романовых, а немногим позже и сам самозванец явился за литовским рубежом, где его “знают уже в 1601 году” (С. Ф. Платонов. Очерки смуты, стр. 186).

211

Михаил Корибут Вишневецкий, сын Иеремии Вишневецкого, был королем Польши с 1669 по 1673 г. Он не был прямым внуком Адама Вишневецкого (История Польши, т. I, стр. 277).

212

О сношениях Лжедимитрия I с казаками Дикого поля (по Буссову якобы через Григория Отрепьева) прямо свидетельствует “Новый летописец”. В нем сообщается о посылке с Дона послов во главе с атаманом Корелой в Польшу к самозванцу с признанием его истинным царем, с уверением в верности и приглашением, чтобы он “шел в Московское государство” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 61).

213

Буссов изображает исторически достоверно деятельное участие магнатов Речи Посполитой в подготовке выступления Лжедимитрия I: “объявление” в Брагине (местечко на Днепре) у Адама Александровича Вишневецкого, переход в Вишневец (замок на р. Горыни на Волыни) к Константину Константиновичу Вишневецкому и переезд его в Самбор к воеводе Сандомирскому Юрию Мнишку. Обстоятельства, при которых самозванец объявил о своем царском происхождении А. А. Вишневецкому, Буссовым изображаются отлично от русских источников. По русским сказаниям, самозванец притворился умирающим и тогда открыл тайну своего рождения духовнику, а последний рассказал об этом князю (ПСРЛ, т. XIV, стр. 60). О письме Бориса Годунова и гонцах от него к Вишневецкому по поводу появившегося самозванца в других источниках сведений нет.

214

Известия о появлении в Польше самозванца дошли до царя, конечно, раньше, чем к Борису попало письмо некоего И. Тирфельда и вернулся в Москву разбитый донскими казаками троюродный брат Бориса, окольничий С. С. Годунов. О самозванце Борис мог слышать уже с 1601 г. Тщательное расследование дела об убийстве царевича в Угличе, о котором говорит Буссов, вероятно, состояло в том, что по приказанию Бориса инокиня Марфа (мать царевича Димитрия — Мария Нагая, постриженная в монахини после событий 1591 г.) была привезена из Белоозера в Москву и допрошена царем. Бывшая царица сначала заявила, что не знает, жив ли ее сын или нет, а под конец сказала, что ей говорили о спасении ребенка и об отвозе его за границу (СГГД, ч II, № 81, стр. 178; С. М. Соловьев, т. VIII, стр. 86). Заявление Бориса, сообщаемое дважды Буссовым (см. стр. 100), что выступление самозванца подготовлено князьями и боярами — врагами Бориса, многими исследователями признается справедливым. С. Ф. Платонов обращает внимание на те указания источников, которые свидетельствуют о связи Григория Отрепьева с Романовыми, Черкасскими и другими враждебными Борису боярскими родами (С. Ф. Платонов. Очерки смуты, стр. 186— 187; см. также выше примеч. 32, 33). И. А. Голубцов слова Бориса (в изложении Буссова) о причастности бояр к организации выступления самозванца считает “неправдоподобными”. Высказывая сомнение в том, что идея самозванства принадлежит боярам, И. А. Голубцов полагает, что эта идея пущена “польскими дипломатами” и охотно принята “слабо привязанными к Москве, недовольными тягостями своего положения массами окраинного мелко-служилого люда и посадского люда и казачества” (И. А. Голубцов. “Измена” смольнян при Б. Годунове и “Извет” Варлаама. Уч. зап. инст. истории РАНИОН, т. V, 1929, стр. 231, 232, 251).

215

Прошу прощения.

216

Сведения о голоде, содержащиеся в записках Буссова, подтверждают описания бедствий 1601—1603 гг., имеющиеся как в русских, так и в других иностранных источниках. Неурожай в эти годы был вызван ранними заморозками. Однако сообщение Буссова о больших запасах старого хлеба, находившегося в руках феодалов (немолоченные скирды 50 летней давности), и о спекулятивных махинациях богатых землевладельцев с хлебом указывает и на социальные причины голода. Голод был в значительной мере результатом эгоистической политики господствующих классов России, в целях наживы придерживавших хлеб в своих руках. И. Масса, наблюдавший голод, писал: “... у знатных господ, а также во всех монастырях и у многих богатых людей амбары были полны хлеба, часть его уже погнила от долголетнего лежания, и они не хотели продавать его” (И. Масса, стр. 61). Масса сообщает о патриархе, который, “имея большой запас хлеба, объявил, что не хочет продавать зерно, за которое должны будут дать еще больше денег” (И. Масса, стр. 60). О наличии больших запасов хлеба у феодалов (одонья и зароды более чем десятилетней давности) говорит в своем Сказании А. Палицын (А. Палицын, стр. 106). Социальные причины голода 1601 — 1603 гг. — сосредоточение хлебных запасов в руках феодалов и других “прожиточных” людей, спекуляцию этим хлебом в обстановке неурожая —