На следующий день пришел энергичный господин с портфелем. Он задавал хозяину множество вопросов и записывал ответы на бланке. Затем произошло самое неприятное. Хозяину пришлось выписать чек почти на четыреста долларов – причитающийся остаток в связи с досрочным прекращением заказа. После того как энергичный господин ушел, хозяин кинулся занимать деньги, чтобы возместить эту сумму.

После этого бюро стало разваливаться на глазах. Хозяин боялся брать новых клиентов, какими бы невинными они ни казались. Театральный сезон завершился, и заказы от актеров прекратились. По весне издательства наводняли рынок новыми книгами, и это обычно обеспечивало несколько сотен пятидолларовых клиентов в лице авторов и дюжину стодолларовых в лице издателей, но этой весной книжных новинок почти не печатали. Издательства дожидались лучших времен. Многие научные работники отменили свои заказы, ожидая призыва в армию. И даже если бы количество заказов осталось прежним, Бюро не смогло бы их выполнить, потому что сотрудницы стали увольняться.

Правительство, предвидя нехватку кадров в связи с призывом мужчин в армию, срочно приступило к аттестации женщин на должности госслужащих, которая проходила в большом почтовом отделении на Тридцать четвертой авеню. Многие девушки-чтицы подали заявки, сдали экзамены и немедленно были направлены на работу. Работники физического труда, так называемый Клуб, практически одновременно ушли на военные заводы. Зарплата у них выросла втрое, а вдобавок к ней самооценка – благодаря столь бескорыстному и патриотическому поступку. Жена хозяина вернулась на работу, и он уволил всех чтиц, кроме Фрэнси.

В огромном пустом зале гуляло эхо, пока они трудились втроем. Фрэнси и жена хозяина читали, сортировали, выполняли канцелярскую работу. Хозяин кое-как вырезал статьи, неряшливо печатал этикетки и криво их наклеивал.

В середине июня хозяин сдался. Дал объявление о продаже оборудования, разорвал договор аренды помещения и одним махом решил вопрос о компенсациях клиентам, сказав: «А пусть в суд на меня подают».

Фрэнси позвонила в другое известное ей бюро газетных вырезок в Нью-Йорке и спросила, не нужна ли им чтица. В ответ услышала, что они никогда не набирают новых чтиц. «Мы дорожим своими чтицами, – назидательно сказали ей. – Поэтому они дорожат нами и никогда не увольняются. Поэтому нам не требуются новенькие». Фрэнси подумала, что это очень похвально, то же самое сказала вслух и повесила трубку.

Последнее утро в Бюро газетных вырезок она провела, размечая объявления о найме на работу. Работу в конторе она исключала, понимая, что начинать опять придется с делопроизводителя. И шансов продвинуться не будет, если ты не машинистка или не стенографистка. Пожалуй, она предпочла бы пойти на фабрику. Фабричный люд ей нравился больше, и к тому же пока руки работают, голова свободна. Но, конечно, мама не пустит ее снова на фабрику.

Фрэнси нашла объявление, в котором речь шла, как ей показалось, об удачном сочетании конторской и фабричной работы – оператор в офисе. Коммуникационная компания набирала девушек для обучения работе на телетайпе и предлагала на время учебы зарплату двадцать пять долларов в неделю. Время работы – с пяти вечера до часу ночи. По крайней мере, будет чем заняться вечерами – если получит работу.

Когда Фрэнси зашла проститься с хозяином, он сказал, что задержит ей зарплату за последнюю неделю. Но у него же, сказал он, есть ее адрес, так что он вышлет деньги попозже. Фрэнси попрощалась с хозяином, его женой и своей зарплатой.

Коммуникационная компания занимала выходивший на Ист-Ривер небоскреб в центре Нью-Йорка. Фрэнси показала восторженную рекомендацию от бывшего начальника и вместе с дюжиной других девушек заполнила заявление. Затем ее послали на психологическое тестирование, и ей пришлось отвечать на идиотские, по ее мнению, вопросы – например, что тяжелей, пуд железа или пуд пуха. Судя по всему, тест она сдала успешно, потому что ей вручили номер, ключ от шкафчика, за который потребовали залог в двадцать пять центов, и велели прийти на следующий день к пяти часам.

Еще не было и четырех, когда Фрэнси вернулась домой. Кэти убиралась в их доме, и лицо у нее опечалилось, когда она увидела, что Фрэнси поднимается по лестнице.

– Не пугайся, мама. Я не заболела.

– О! – сказала Кэти с облегчением. – А то уж я подумала, что ты потеряла работу.

– Потеряла.

– Бог ты мой!

– И зарплату за эту неделю тоже потеряла. Но я нашла другую работу… завтра начинаю… двадцать пять долларов в неделю. Потом, надеюсь, будет больше.

Кэти начала задавать вопросы.

– Мама, я устала. Я не хочу разговаривать, мама. Поговорим обо всем завтра. И ужинать тоже не хочу. Сразу лягу спать.

Фрэнси поднялась по лестнице.

Кэти села на ступеньку и пригорюнилась. После того как началась война, цены на продукты и вообще на все взлетели. В прошлом месяце Кэти даже не смогла ничего отложить на банковский счет Фрэнси. Десяти долларов в неделю теперь не хватает на жизнь. Для Лори требуется кварта молока каждый день, а молочные смеси дороги. Еще нужен апельсиновый сок. Сейчас вот будет двадцать пять долларов в неделю… за вычетом личных расходов Фрэнси останется меньше. Скоро каникулы. Нили сможет работать летом. Но что будет осенью? Нили вернется в школу. Договаривались, что Фрэнси тоже пойдет в школу. Но как? Как? Кэти не находила ответа.

Фрэнси мельком взглянула на спящую Лори, разделась и легла в постель. Она закинула руки за голову и уставилась на серое пятно – окно вентиляционной шахты.

«Вот так, – думала она. – Мне пятнадцать лет, а я, как бродяга, скитаюсь с места на место. Работаю меньше года, а уже три места поменяла. Прежде думала – как интересно перепробовать много разных работ. Но сейчас мне страшно. Из двух мест меня уволили, из одного я сама уволилась. Везде я старалась работать как можно лучше. Я делала все, что в моих силах. И вот снова приходится начинать сначала на новом месте. Только теперь я боюсь. И теперь, если начальник скажет «прыгни», я подпрыгну два раза, потому что не хочу потерять работу. Мне страшно, потому что вся семья зависит от меня, от моих денег. Как мы вообще выживали, пока я не пошла работать? Ну да, тогда не было Лори. Мы с Нили были помладше – расходов меньше, да и папа иногда помогал. Что ж… прощай, колледж. Прощайте, мои планы». Она повернулась лицом к стенке и закрыла глаза.

* * *

Фрэнси сидела за пишущей машинкой в большом зале. Клавиатура была закрыта металлическим козырьком, и Фрэнси ее не видела. На стене зала висела огромная схема расположения клавиш. Фрэнси смотрела на нее и нащупывала нужную букву под козырьком. Так прошел первый день. На второй день ей выдали пачку старых телеграмм, чтобы она их перепечатала. Она переводила взгляд с текста на схему, а пальцами искала букву под козырьком. К концу второго дня она запомнила расположение букв на клавиатуре и могла обойтись без схемы. Через неделю с машинки сняли козырек. Фрэнси больше не испытывала потребности смотреть на клавиатуру. Она овладела слепым методом машинописи.