и к области психологии. Разрабатывая подобные вопросы, естествознание достигло прекрасных результатов, благодаря чему сами психологи получили сильный толчок не стоять в стороне, а заняться также этими вопросами и самостоятельно исследовать их в своих собственных специальных целях. Так обстояло дело в 19 веке, главным образом в его второй половине» (Там же, с.11–12).

Далее Эббингауз опять сбегает в рассказ о физиологии, нейрофизиологии и психофизиологии:

«Перенос естественнонаучных воззрений в психологическое исследование, давший громадный толчок развитию психологии, имел и свои невыгодные стороны. Первые блестящие завоевания нового естествознания относились преимущественно к области физики, особенно механики. Нет ничего удивительного, что исследователи, желая достигнуть подобных же результатов в психологии, обращались прежде всего к физико-механическим процессам. Инерция, притяжение, отталкивание, о которых мы уже упоминали, агрегат и химическое сродство – вот те категории, которыми они оперировали. Не удивительно, что благодаря этому очень часто насиловались факты и впадали в заблуждение при объяснении их. Если душа и механизм, то нельзя все-таки представлять ее в виде хотя бы самых усовершенствованных часов или гальванической батареи. Душа связана с органическим телом, прежде всего, она связана с нервной системой, строение и функции которой так или иначе определяют ее собственное бытие. Следовательно, если уж хотят пользоваться аналогиями с материальным для объяснения психических образований, то нужно брать их из органической жизни, которая хотя и обусловлена физико-химически, но в высшей степени сложным образом. Явления, сходные с индивидуальностью и характером, с волевой и эмоциональной жизнью души, мы находим в единой сущности растительного и животного организма, в своеобразной определенности его сокровеннейшего стремления к жизни и в разнообразных отдельных инстинктивных влечениях, в которых это стремление беспрерывно находит свое развитие и удовлетворение. Таким образом, в 19 столетии механические категории в узком смысле постепенно исчезли из психологии и уступили свое место категориям биологическим, каковы рефлексы, подавление рефлекса, упражнение, ассимиляция, напряжение и пр. Великое приобретение новой биологии, идея развития, также была усвоена психологической наукой и с успехом использована для объяснения психических процессов, как в индивидууме, так и в человеческих сообществах» (Эббингауз, с.18–19).

И завершает он весь этот рассказ так:

«В течение последних десятилетий 19-го века – сначала благодаря В у н- д т у – все эти побеги новой психологии были привиты к старому корню и объединены таким образом в одно целое. Они оживили отчасти засохшее, казалось, дерево и дали ему силы для нового роста, благодаря чему оно пустило много новых веток. Психология сделалась другой» (Там же, с.24).

Вот об этом я и хотел сказать, делая обобщающий обзор развития той науки, которая называет себя естественнонаучной психологией. К старому корню психологии был привит новый росток. И психология сделалась другой.

Я знаю, что, когда я рассказываю о судьбе психологии, в моих словах звучит горечь. Мне обидно за себя и жалко утерянного. Мне обидно и за всех тех, кто ощущает, что наука не просто обманула ожидания, но и оказалась на службе у какой-то такой страшной силы, которая правит миром и лишает его человечности. Что-то неверно в Датском королевстве!..

Это не значит, что я не могу «объективно» оценить того, что сделано наукой, даже считая, что взрыв наукообразности, то есть непомерное усиление за последние столетия научного сообщества, излишне откачнули маятник человеческого существования в сторону от естественности, можно сказать, поставив нас на грань гибели. Впрочем, зато за грань голода в сытость.

Сытость, если подходить КИ-психологически, – это основная ценность сообщества отцов, с которой воюют дети, уходя на поиски своего душевного сообщества. Например, науки. Дети не хотят верить отцам, не хотят отказаться от сказки, чуда, божественности ради всего лишь сытости. И они заявляют: мы уходим из вашего мира и создадим свой, который будет лучше! И создают… но он оказывается всего лишь более сытым!

Что же касается исторического пути естественнонаучной психологии, то я бы, пожалуй, ограничился таким образом. До XIX века психология, по сути, занимается лишь описанием явления, которое в бытовом понимании называется Душой.

Лишь в XIX веке начинаются первые попытки исследовать накопившийся материал описания. И эти попытки исследования с необходимостью приводят к выделению и отделению отраслей новой науки. Уходит то, что обрело узнаваемый и самостоятельный облик и явно может быть осознано как не относящееся к таинственному понятию Душа. В первую очередь, все, определенно обретшее свой предмет, – физиология, физиология высшей нервной деятельности, психофизиология. К сожалению, они уходят, сделав попытку унести с собой и само название Психология.

Что можно сказать об этой дисциплине, которую я называю психофизиологией. Это – совершенно определенно прекрасно разработанная и методически во многом завершенная отрасль науки о человеке. При этом у нее нет и не может быть никаких недоразумений с собственно психологией, если мы четко определим предмет психофизиологии как описание возможностей человеческого тела.

Исходные установки ее парадигмы прекрасно могут быть выведены из слов итальянского психофизиолога-позитивиста конца прошлого века Роберто Ардигo, которые можно рассматривать как символ веры психофизиологии:

«Сначала физика и биология рассеяли мираж сверхъестественного в материальном мире, затем астрономия изгнала небесные пространства. Но в сфере сознания эта иллюзия еще оставалась, и экспериментальной науке о мысли мы обязаны ее исчезновением и завоеванием скипетра разума в этой последней цитадели, где еще укрепилась вера и откуда она продолжала оказывать свое тормозящее влияние на все отрасли знания» (Цит. по: Анцыферова, с.23).

После того, как сложилась наука, столь тщательно и точно описывающая возможности, называемые обычно душевными качествами, которыми обладает человек, выяснилось, что понятие «душа» этим описанием не исчерпалось. И двадцатый век, а точнее, несколько психологических и культурологических школ, возникающих в конце девятнадцатого, но переходящих в двадцатый, задаются вопросом: возможности таковы, но как человек их использует?

Этот вопрос об использовании описанных психофизиологией человеческих возможностей вылился в рождение психологических школ, изучающих поведение и общество. Отсюда был уже только один шаг до изучения поведения в исторически развивающемся обществе, точнее, обществах, что равносильно культурам.

Вот это и стало основным предметом психологии нашего времени, можно сказать, собственно психологии или психологии культурно-исторической.

Раздел IV

История культурно-исторической парадигмы

Введение

За последние годы в России произошли не только политические и экономические перемены. На мой взгляд, и в науке, по крайней мере, гуманитарной, происходят важные изменения. Очевидно, рождается новая научная парадигма, которая не просто критикует прежнюю, советскую науку, но закладывает действительные основы новой науки.

За всем, конечно, не уследишь, но из того, что мне особенно близко и соответствует теме моего исследования,