И в результате на том фото у него получился серьезный, даже несколько сердитый вид. И именно эта фотография стоит сейчас на каминной полке.

– Ваше величество! – первым делом отец раскланялся перед императрицей. – Вы сегодня просто сияете, несмотря на то что вам пришлось пережить опасное и тяжелое приключение. Но я уверен, вы получили удовольствие.

– Я в полном восторге и сделала множество снимков! Мы обязательно обсудим наш поход, но чуть позже. Скажите, могу ли я выйти и оставить вас наедине с вашими… – императрица слегка запнулась, – сыновьями?

Василь отметил, что она тоже не совсем понимает, как относиться к стоящему перед ней. Для себя Василь решил четко – это отец. Если бы отец не хотел, чтобы его так воспринимали, то и не затеял бы эту мистификацию.

А отец с легкой полуулыбкой посмотрел на Василя и на Геру и снова повернулся к ее величеству.

– Думаю, можно попробовать. Процесс уже запущен, в прошлый раз, даже покинув библиотеку, Анонимус не сразу смог его остановить. Тем более, что вы придумали восхитительное в своей простоте решение по поддержке нужного количества энергии фамильяра. Нужно будет только правильно рассчитать время, на которое хватает одной дозы.

– Да, этим мы тоже займемся, – она встала и слегка наклонила голову.

– Тогда я вас оставлю на некоторое время.

И она вышла. А отец, улыбнувшись шире, повернулся к Василю.

– Ну здравствуй, сын. Я вижу, ты гораздо меньший скептик, чем твой младший брат.

– …Ты не видишь. Ты чувствуешь эмоции Василя через связь, – Гера скрестил на груди руки.

Отец рассмеялся:

– Конечно. Можно подумать, если бы у тебя вдруг появилась такая возможность, ты бы не стал ее использовать. Кстати, не хочешь сам проверить, насколько много во мне настоящего Аркадия? На собственном опыте? Я ведь могу тебя научить. Попробуешь, когда станешь делать своего мальчика фамильяром.

– Я подумаю, – Гера относился к происходящему слишком настороженно и серьезно. Впрочем, может быть, его беспокоило состояние Анонимуса. Сам же Василь внезапно понял, что от нервозности не осталось и следа. И что он совершенно искренне наслаждается диалогом отца и брата. Ведь Гера именно так бы и спорил с отцом, если бы тот дожил до нынешнего дня.

Отец же снова повернулся к Василю:

– Ты хотел меня о чем-то спросить? Тогда тебе лучше поторопиться. У меня сегодня еще очень много важных дел.

Василь вдруг ощутил легкий привкус горечи на языке. Даже сейчас у отца совершенно не было на него времени.

– Нет… не совсем. Просто поговорить… немного… – пробормотал он. Может, действительно не стоит тратить время на свои глупые переживания? В конце концов, каждая минута разговора забирает кучу сил у Анонимуса.

Отец посмотрел на него, слегка нахмурившись. Потом достал из внутреннего кармана плоскую коробочку, похожую на маленький портсигар. Вытряхнул оттуда капсулу и закинул в рот. Василь знал, что это. В капсулах была смешана кровь всех членов семьи. Их каким-то особым образом зачаровала Любава, и эти капсулы должны давать дополнительные силы и выносливость фамильяру.

Отец подошел и присел на край стола, оказавшись с ним лицом к лицу. И проговорил тихо:

– Я знаю, ты хочешь, чтобы я извинился. За то, что своей работе уделял гораздо больше времени, чем тебе. Больше, чем всей своей семье.

– Не всей… – вырвалось у Василя, – на Геру ты находил время. И я не в обиде. И не прошу извинений, но…

– Но хочешь их услышать, – отец улыбнулся. – Ты прав, я уделял твоему брату намного больше внимания, но лишь потому, что я понятия не имел, что мне делать с тобой. То, чему я мог тебя научить, тебе не подходило и только пугало. А я даже не знал, во что играют обычные мальчишки. Не думай, что Геру я любил больше. Просто… мне было с ним проще, понимаешь? Я не чувствовал неловкости, не боялся поступить неправильно. Но это меня не оправдывает, конечно. Поэтому я прошу у тебя прощения.

– Ты говоришь так, потому что я хочу это услышать. Верно? – спросил Василь. Ему стало отчего-то очень грустно. Нет, обиды у него действительно не было, точнее была, но не на отца, а на то, что всё так несправедливо, до боли неправильно сложилось. Всю жизнь он считал, что жизнь отца унесла война, в конце концов, детей, чьи родители не вернулись домой с фронта, было очень много. И смирился с этим. Может быть, потому что считал: виновные в гибели его семьи понесли наказание. Теперь же, узнав, что убийца отца и матери спокойно умер в своей постели, окруженный уважением и почетом, он понял, что боль потери так и не прошла до конца, лишь утихла на время. И это он и хотел бы сказать отцу. Что любит его. Что где-то в глубине его души восьмилетний мальчишка всё так же плачет по ночам и страшно скучает.

Отец не сводил с него взгляда. Потом негромко ответил:

– Конечно. Но я могу повторить всё это, глядя в глаза Гере. И он подтвердит, что ни слова лжи здесь нет.

– Это зависит от того, чьи это эмоции, – усмехнулся Гера.

– Какая разница, чьи эмоции, память в любом случае моя, – парировал отец, – и там есть всё: и любовь к Василю, и к тебе, и сожаления о том, чего мне так и не удалось сделать. – Он повернулся к Гере и посмотрел на него чуть насмешливо:

– Не веришь? А между тем у меня было очень много времени для раздумий, пока я ждал Анонимуса. И если сохранить свои труды я ему поручить мог, то стать вам отцом – нет. Поэтому сам подумай, о чем я больше всего сожалел.

Василь почувствовал, как у него начало нестерпимо жечь глаза.

– Гера, – попросил он, хрипло из-за комка, застрявшего в горле, – не нужно… я верю. И ты тоже веришь, я знаю. У тебя просто характер… ужасный. Отец, у меня есть один вопрос.

– М? – тот обернулся.

– Наши с Герой имена. Почему они такие… странные? Нет, я понимаю, что ты – Аркадий Филиппович, это тоже греческое имя, но всё же… Ладно еще «Гермес», тут хоть какая-то логика прослеживается. Но Вазилис… Нет, мне нравится мое имя, в конце