И все же это произошло. Ни один патриарх не подошел к нему. Единственным встал, проявляя уважение, Варфоломей, его всесвятейшество.

Иоанн Павел словно принял удар. Когда он увидел, что никто не шевельнулся, его здоровая рука упала на кресло. Тело наклонилось вперед, грозя упасть. Из ниоткуда материализовались два помощника и встали у него по бокам. Они дотронулись до него и зашептали ему в ухо, пытаясь усадить обратно в кресло, но Иоанн Павел оттолкнул их. Они посмотрели на архиепископа Новака, ища поддержки, но тот отослал их прочь.

Теперь их осталось всего двое, Новак и Иоанн Павел. Они обменялись взглядами, обсуждая что-то невидимое на языке сорока проведенных вместе лет. Может быть, Новак просил его сохранить лицо, но Иоанн Павел пренебрег просьбой. Он снова начал выталкивать себя из кресла, тщетно пытаясь встать. И архиепископ Новак, как преданный сын, помог ему.

Больше года прошло с тех пор, как Иоанн Павел сделал хоть один шаг самостоятельно. Говорили, что он не может даже стоять. Но папа смотрел с мраморных ступеней на собравшихся внизу патриархов православной церкви, словно был готов спус титься по этим ступеням, если придется.

И я вдруг понял, что он делает. Какую проблему пытается решить. В древние времена только одному человеку разрешалось сидеть в золоченом кресле – императору. Не важно, сколько причин было у православных иерархов не вставать рядом с ним на возвышении, самая очевидная – в том, что ни один православный не воздаст почести папе, сидящему на троне. Даже если этот трон – позолоченное инвалидное кресло.

Здоровой рукой Иоанн Павел схватил Новака за сутану и потянул, удерживая равновесие. Он напряг каждый мускул, который еще слушался его мозга. И хотя на двоих этим людям было сто пятьдесят лет, они каким-то образом сумели помочь друг другу благополучно спуститься по ступеням к креслу Вселенского Патриарха.

Варфоломей разволновался. Он шагнул вперед, чтобы поддержать Иоанна Павла. Но тот уже подгибал колени. С помощью архиепископа Новака он мучительно опустился в земной поклон.

Его всесвятейшество схватил Иоанна Павла за руки, пытаясь поднять.

– Прошу вас, ваше святейшество! – услышал я его изумленный голос. – Не надо!

Но Иоанн Павел схватил правую руку патриарха, склонил голову и прикоснулся к ней губами.

Тогда-то все и произошло.

Слева от Варфоломея стояли патриархи древней тетрархии: Игнатий – Патриарх Антиохийский, Феодор – Патриарх Александрийский, Ириней – Патриарх Иерусалимский. Все белобородые и облаченные в черные рясы. У всех – суровые, непреклонные лица, как у святых на иконах. Но они были младше Иоанна Павла. И, увидев, как он склонился у их ног – он, старейший патриарх почтенного Святого престола, – они растерялись.

Слева от Варфоломея, через проход, стояли патриархи более молодых православных держав: Патриарх Болгарский Максим, Патриарх Грузинский Илия, Патриарх Сербский Павел. Патриарх Московский Алексий направил своего заместителя. Но дальше всех от папы, в самом конце ряда стоял человек, который все изменил. Патриарх Румынский Феоктист.

Ему было почти девяносто лет. На пять лет больше, чем Иоанну Павлу. Не так давно он стал первым за тысячелетие православным патриархом, пригласившим папу с визитом в свою страну, – предложением Иоанн Павел с благодарностью воспользовался. Теперь Феоктист готов был совершить еще более благородный поступок.

Престарелый патриарх на трясущихся ногах тяжело поднялся из кресла. И встал рядом с Иоанном Павлом.

Папа следил за ним глазами. Когда Феоктист протянул руку, чтобы помочь его святейшеству встать, маска на лице Иоанна Павла смялась, его глаза наполнились слезами.

Теперь к ним присоединились другие старцы: Максим и Павел, древние, как пыль. Они поднялись с места, ибо на карту было поставлено очень многое, выше протокола и истории. Христианский принцип любви. Уважение к Престолу Святого Петра. Они тоже подошли к папе. Между ними сидел Патриарх Грузинский Илия, возрастом чуть больше семидесяти лет – школяр, по сравнению с остальными. Проявляя уважение к старшим, он тоже встал.

И покатилась цепная реакция. Один за другим слева от Варфоломея вставали другие патриархи. Толпа в капелле ревела. Каждый раз, когда поднимался новый епископ, его приветствовал гром аплодисментов.

Новак беззвучно отошел мелкими шагами и стал почти незаметным, признавая, что люди перед алтарем этой капеллы принадлежали к другому миру, не тому, в котором жили остальные – включая и самого архиепископа Новака. Это были гиганты, и мы могли лишь молиться о встрече с ними в загробной жизни. Я вытащил из-под воротника крест и сжал его, желая передать это мгновение родителям на небесах. И Симону в заточении.

Патриархи обнялись и склонили головы. И во всей тысячелетней истории нашей расколотой религии не было ничего равного тому, что произошло дальше.

Из группы патриархов раздался голос. Не знаю, кому он принадлежал, но с него началось песнопение. Не по-итальянски и не на латыни, а по-гречески. Один за другим к нему присоединялись остальные патриархи. В согласии они провозглашали Символ веры.

«Πιστεύομεν εις ένα Θεόν, Πατέρα, Παντοκράτορα, ποιητήν ουρανού και γης, ορατών τε πάντων και αοράτων…»

«Веруем в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого…»

Я вздрогнул. Свершалось. На моих глазах, при моей жизни – свершалось! А мой брат не видел!

Но зато видел кое-кто другой: один швейцарский гвардеец оставил пост у дверей и нашел меня в толпе. Лео не сказал ни слова, только положил руку мне на плечо. Он знал, как много этот миг значил для меня.

Когда Символ веры закончился, установилась зыбкая тишина. Толпа ждала, гадая, что же произойдет дальше. Обнявшиеся патриархи обменивались вопросительными взглядами. Даже эти старцы не знали ответа, хотя на всех им, наверное, было столько лет, сколько отделяло нас от Четвертого крестового похода. Но они и без слов о чем-то договаривались. Не о том, что станут делать дальше, но о том, кто это сделает. Который из предстоятелей выступит от лица всех.

Не возникло вопроса, кто это должен быть. И православные тоже знали. Святой Петр – глава апостолов, и значит, эта величайшая честь принадлежит его преемнику. Папе. Все ждали, что заговорит Иоанн Павел.

Но он собрал всех этих людей не для того, чтобы показать свое первенство. Он повернулся к Вселенскому Патриарху и что-то сказал ему на ухо.

Бледные глаза патриарха сверкнули. Он улыбнулся, повернулся к Иоанну Павлу и шепотом выразил свое согласие. А затем, обращаясь ко всем собравшимся в капелле, произнес: