Она невольно опустила голову, давая ему то, чего он хотел. И возненавидела Отона за это.

– А вот я, – продолжил он, – я могу это сделать. Я гарантирую будущее их щенкам и потомкам их щенков – навсегда. Разве не сразятся они за меня за такую плату?

– Объяснитесь, господь Отон, – глухо рыкнул Эврибиад.

– Он не может, – ответил Аттик, – как и любой другой автомат. Узы, которые обязывают нас служить человеку, не дадут нам это сделать. Я всем сердцем хотел бы вам помочь, но я тоже этого не могу, как и Отон.

Его слова, пусть и полные горечи, звучали, словно вызов хозяину, и Рутилий ни разу не шевельнулся, чтобы прервать его или возразить. Самые прочные связи распадались под давлением происходящего. Но это – как и все остальное – ничего не даст. Плавтина теперь понимала, к чему ведет Отон. На его месте она, возможно, сыграла бы по тем же нотам. Она прикрыла глаза. Живот у нее сводило от тревоги, кровь стучала в висках – проклятие биологического организма, которым ее наделили при втором рождении и который только ослаблял ее в поединке с решительным противником.

– Аттик прав, – признал Отон. – Но поглядите вокруг. Человек от нас всего в нескольких сотнях километров. Он может изменить все – для каждого.

– Как он сделает то, чего вы сотворить не в силах? – спросил Эврибиад.

А вот Фотида поняла. Ее глаза заблестели от возбуждения, хотя гнев так и не покинул. И все же она оставалась серьезной и внимательной; и, как Плавтина и ожидала, ловушка захлопнулась намертво.

– Здешняя атмосфера, – ответил Отон, – кишит нанотехнологиями. Это идеальный инструмент, чтобы устранить самые глубокие поломки в ваших генах – и устранять с каждым поколением, если потребуется, поскольку разумность у вашего племени – рецессивная характеристика. Помогите мне завершить поиски. Этим вы послужите и своему народу.

Проконсул закончил. Он бросил острый взгляд на Плавтину. В этом взгляде была и доля яростного, жестокого юмора – насмешка охотника, который знает, что жертве не уйти. Людопсица, слишком озабоченная судьбами своего народа, не сможет отказаться от подобного предложения. Вдобавок жизнь Фотиды не сводилась единственно к роли вожака стаи. Отон рассчитывал сыграть на более глубинных струнах: на материнском инстинкте, которому не дали воли, и на тревоге за будущее щенков.

И он был прав. Гордая людопсица на несколько секунд застыла, устремив взгляд на Отона, закрыв пасть, стиснув челюсти и поджав губы; уши у нее нервозно подергивались, то вставая, то прижимаясь к голове. Вызов, который она желала бросить Отону в лицо, по глубоким личным мотивам замер в груди.

Когда Фотида украдкой взглянула на Плавтину, та прочитала в ее взгляде сострадание. Пусть это и длилось всего секунду – пока Эврибиад не прервал молчания.

– Наша честь, Отон, не позволит нам пожертвовать союзниками в своих интересах. Я не знаю, что благородная Плавтина думает обо всем этом, но…

– Она понимает, в каком мы положении, и думает, что у нас нет выбора, – ответила Фотида. – У нас его на самом деле никогда не было. И если есть хоть один шанс, что в будущем мы наконец станем свободны, мы должны им воспользоваться.

Эврибиад не пытался возразить супруге. Но и он, в свою очередь, посмотрел на Плавтину долгим печальным взглядом. Он знал, что рукой в кармане она стиснула отравленный нож, который он ей дал. Но Фотида не могла не согласиться. Поэтому Плавтина только кивнула в ответ на ее слова.

* * *

Основные реакторы ускорились, и вибрация стала сильнее. Из осторожности шаттл пустили вверх на полной скорости и, резко взлетев по вертикали, он на короткий момент застыл, захваченный двумя встречными воздушными потоками, пока резкий толчок не выбил из него желание так же быстро рвануться вниз.

Поэтому Плавтина успела последний раз взглянуть в иллюминатор на землю. Провожавшая их толпа уже превратилась в стайку муравьев. Угадывались только деймоны – белые точки в массе людопсов. Рутилий и Аттик там, внизу, после встречи не отходили друг от друга ни на шаг и отказались продолжать путешествие. Отон спешил на выручку последнему Человеку, они же могли сосредоточиться на более срочных задачах, помогая народу «Транзитории». На самом деле, думала она, связь между двумя автоматами – какой бы ни была ее природа, – требовала паузы и развиться могла только в отсутствие их хозяина и создателя.

Снаружи небо необыкновенно красивого сине-зеленого цвета сменило картину разрушений, нанесенных падением Корабля, обугленных деревьев и развороченной земли. Плавтина заметила нагромождение металла, аномалию, заслонившую горизонт выше любой горы: корабль Лакия. На матовой, почти плоской вершине лежали остатки льда, крошечные белые осколки под совершенным солнцем, словно таинственная планета уже начала долгую работу по ассимиляции инородных тел. А потом шаттл резко сменил курс, и тревожащее зрелище – разбившийся Корабль – исчезло из виду. Осталось лишь одинокое небо.

Вокруг нее одни эпибаты нетерпеливо ерзали, другие спали, свернувшись в креслах. В кабине пахло псиной, сталью и кремнем, с помощью которого некоторые людопсы точили оружие, терпеливо проводя им по лезвию туда и обратно. Отон предупредил их, что передовое оружие будет бесполезно из-за нанотехнологического облака, и Эврибиад пошел облачаться в доспехи – странное зрелище на борту шаттла. Плавтина улыбнулась ближнему из соседей, жуткому Аристиду, занявшему ряд кресел по другую сторону от центрального прохода. Он оскалился всеми зубами, изображая дружескую ухмылку, еще более напряженную, чем обычно. Они готовились к худшему.

Почему она не поступила, как Аттик с Рутилием? Она тоже могла бы дезертировать. Но ей это и в голову не пришло, хотя в мыслях у нее все было по-прежнему. Они устремлялись к собственной погибели, и у нее в запасе не осталось козырей, чтобы остановить Отона в его безумии. Могла ли она как-то на него повлиять? Его упрямство, нежелание считаться с опасностью, презрение к идущим от нее предостережениям – все не оттого ли, что она его оттолкнула? Как и у Отона, у Плавтины не было ни пространства для маневра, ни друзей, ни союзников. Они шли к катастрофе в одиночестве, каждый своим путем, параллельно и синхронно. Плавтина потерпела полный крах. Она слишком поздно все поняла.

И все же она шла вперед. По воле Уз? Возможно ли, что ее собственная программа играет с ней – та же, что питает мечты о славе проконсула?

На секунду Плавтине захотелось встать и пойти поговорить с ним, приблизиться к нему, по меньшей мере ощутить его присутствие. Возродить дружбу, которую сама она даже не разделяла и которую Отон когда-то завязал с другой Плавтиной.

Это ничего не даст. Ничто не изменит конец этой истории. Никакого пространства для маневра для Плавтины, второстепенного персонажа, чья роль была написана много веков назад гениальным автором, придумавшим потрясающий заговор. События цеплялись друг за друга, словно шестеренки хорошо смазанного мотора. Ни простоев, ни случайностей, ведь случайность – лишь плод воображения, временное признание собственного невежества.