— Нет-нет, Северо, неправда, и…

Он отступил:

— Никому из нас не по душе этот разговор. Я уже наговорил такого, в чем раскаиваюсь. — Он сорвал сомбреро с гвоздя в стене. — Не волнуйтесь. Ничего не изменится. В любом случае за последние пару лет мы превратились, скорее, в партнеров и перестали быть мужем и женой. — Он поднял с полу хлыст и положил его на плечо. — Рад, что теперь недоразумениям положен конец. Вам больше не придется притворяться, будто вы любите меня. А я не буду делать вид, словно мне все равно.

Он сдержал свое слово. В рабочих вопросах все осталось как прежде, но между ними разверзлась пропасть. Он жил в Эль-Дестино, но спал в отдельной комнате. Обращался к ней не просто уважительно, но подчеркнуто церемонно, как до свадьбы. Она отвечала ему тем же, и для обоих только работа составляла смысл жизни. Он ужинал с ней несколько раз в неделю, но совместное времяпрепровождение на балконе за сигарами и ромом закончилось. После ужина Северо уходил к себе в комнату или уезжал, она не знала куда.

Ана скучала по его обществу. Других друзей у нее не было, но она вновь и вновь вспоминала о прошлом, о бесконечных изменах; одна Элена тогда в монастыре оставалась предана ей. Иногда ей становилось страшно в Эль-Дестино: Тео и Паула, Консиенсия, Глория, Мэри и другие жили в бохиос поблизости, и, когда Северо не было дома, комнаты казались огромными и чужими. Она боялась рабов-мужчин, после холеры на гасиенде появилось много новых — все по большей части бывшие беглые. Вдруг они узнают, что она одна, тогда… Нет, нельзя об этом думать, нужно гнать дурные мысли прочь. Ана не любила жалеть себя и всегда старательно скрывала от Северо, как, заслышав стук копыт поднимавшейся по склону холма Пенумбры, она, сама того не желая, радовалась в предвкушении скорой встречи.

Она по-прежнему советовалась с ним по всем вопросам и как-то вечером рассказала о своей новой идее:

— Похоже, между северными и южными штатами скоро начнется война.

— Похоже.

— Где война, там и ром.

— Без винокуренного завода достаточные для экспорта объемы мы не потянем, — ответил он. — А это большое вложение средств.

— Так и есть. Но мы можем заготавливать патоку, пока цены не пойдут вверх. Если случится война, сахар и патока из южных штатов уж точно не попадут на север.

В считанные дни Северо направил рабочих на строительство склада за мельницей у сахарного завода «Диана». Ана написала господину Уорти, сообщая о возможностях, которые могли бы открыться, если в Соединенных Штатах разгорится неминуемая война, о чем она осмеливалась судить на основании взрывоопасных обвинений, сыплющихся с одной и другой стороны. Уорти подтвердил ее предположения, и после оживленной переписки между ним, Аной и его деловыми партнерами будущие урожаи гасиенды Лос-Хемелос были на корню проданы одной бостонской компании, которая перегоняла и разливала по бутылкам отвагу, удерживающую противников на поле боя. Пока они размышляли, в Луизиане начались перебои с производством и спрос на сахар и патоку вырос. За время Гражданской войны цены на пуэрто-риканский сахар взлетели в пять раз, гасендадос возместили свои убытки, а кое-кто, как Ана и Северо, разбогател.

Ана хотела засадить еще пятьдесят куэрдас, но нехватка рабочих рук по-прежнему оставалась основной проблемой.

Кампесинос перебирались на холмы, где занимались главным образом кофе, а рабов найти было практически невозможно. Если Северо это и удавалось, обходились они дорого. Последний раз корабль контрабандистов доставил живой груз в тайную пещеру в 1860 году — пятерых крепких мужчин, двух женщин и четверых детей.

— Завтра привезу еще двух человек из Сан-Бернабе, — объявил он ей в самый разгар сафры 1862 года.

— Собираетесь одолжить их у дона Луиса?

— Нет, теперь они мои.

Северо захватывал Сан-Бернабе пядь за пядью, раба за рабом, особенно после того, как дона Луиса хватил удар. Ана, до сих пор таившая злобу на дона Луиса, даже радовалась тому, что его имущество постепенно переходит к Северо, а следовательно, и к ней. Казалось, они с Северо были единственными людьми со средствами.

Она приезжала в долину каждое утро, заглядывала в лазарет, затем отправлялась на завод «Диана». С тех пор как он перешел в ее руки, мощность мельницы усилилась: новые металлические дробилки из Соединенных Штатов давали в двадцать раз больше тростникового сока, чем приводимые в движение животными трапиче, и, возможно, раз в пятьдесят больше первой мельницы. Цех рафинирования, где сахар-песок превращали в аккуратные кубики, а патоку разливали по бочкам, тоже расширился. Увеличились и складские помещения. На доходы от «Дианы» Ана приобрела двести сорок три куэрдас земли, которую теперь расчищали под посадки сахарного тростника.

Она подумывала еще об одном предприятии, которое имело все шансы оказаться прибыльным. Близлежащие гасиенды не могли тягаться по объемам производства с Лос-Хемелосом и «Дианой». Ана же и дальше могла скупать поля, но обработанная земля стоила дорого и облагалась высоким налогом. Почему бы ей не приобретать тростник у соседей? Если удастся купить его по выгодной цене, ее больше не будет беспокоить постоянная нехватка рабочих рук — стебли уже срежут и раздавят. Таким образом, мелкие гасендадос сосредоточатся на выращивании продукта и не станут распылять усилия на строительство, ремонт и работу мельницы.

Направляясь в Эль-Дестино или обратно в долину, скача во весь опор по знакомым тропам в зарослях тростника, Ана гордилась тем, что после десятилетий запустения сумела вдохнуть в Лос-Хемелос и «Диану» новую жизнь. Эти мгновения радости, о которых она писала Элене, крупинки счастья, такие нежданные и потому всегда встречаемые с благодарностью, выпадали на ее долю тем чаще, чем больше процветало ее дело.

Ане казалось, что после эпидемии холеры мир за пределами гасиенды Лос-Хемелос сжался, а внутри ее границ, напротив, расширился. На больших участках земли в долине, когда-то покрытых лесом, кустарником, фруктовыми деревьями и кокосовыми пальмами, теперь, куда ни глянь, раскинулись подернутые рябью тростниковые поля. Со склонов холмов выкорчевывали лес, видневшийся из окон касоны в 1845 году, и там тоже велись посадки. Этот мир, такой маленький и жалкий за пределами гасиенды и столь же огромный и прекрасный внутри, принадлежал ей если не по закону, то на деле. По мере роста гасиенды менялись и ее чувства к Северо Фуэнтесу.

В конце октября 1862 года, направляясь от касоны к сахарному заводу, она взобралась на вершину холма, разделявшего два недавно засаженных поля. В лучах вечернего солнца тени становились длиннее, в лужах и оросительных каналах сверкала вода. Группа рабочих прочищала соединявший два поля ров: некоторые стояли по колено в воде, другие — по краям. Северо, сидя в седле к ней спиной, наблюдал за работой в противоположном конце рва. Старший поденщик ловил каждое слово управляющего, рабочие останавливались в ожидании указаний. Все взгляды были устремлены на Северо Фуэнтеса, отдававшего четкие, взвешенные приказы.

Два последних года, которые они прожили практически порознь, он относился к ней, как всегда, вежливо, с интересом выслушивал ее идеи и предложения и усердно выполнял свои обязанности. Его преданность общему делу осталась непоколебимой. Без Северо Фуэнтеса гасиенда Лос-Хемелос никогда не стала бы процветающей. Он был далек от совершенства, но всегда ставил ее интересы выше своих и ничего не просил взамен. Ана полагала, что денежного вознаграждения вполне достаточно, но теперь вспомнила: он всегда надеялся на большее.