— Холодный чай, сеньора, — прервала размышления Аны Консиенсия. — Мята и лаванда успокаивают.

— По-твоему, я стала нервной?

— Да, сеньора, — ответила Консиенсия, ничуть не смущаясь. — Скоро вы порадуете хозяина новостями.

— Какими новостями?

— Последнее время вы так слабы и раздражительны, сеньора.

Ана нахмурилась:

— Что ты себе позволяешь?

— Простите, сеньора. Я не хотела вас обидеть.

— И что же я скажу хозяину?

— Перемены в настроении, усталость, да и талия у вас округлилась, — начала Консиенсия. — Простите, что не сказала раньше.

— Нет, не говори так!

— Да, сеньора, вы беременны. Это мальчик.

Все эти годы она пила отвары из трав и обливалась водой, и вот к чему это привело — на тридцать восьмом году у нее будет ребенок. Какой позор!

Заметив испуг на лице Аны, Консиенсия принялась винить себя.

— Тело женщины предназначено для зачатия, — объясняла она. — Нужно было изменить состав сборов, когда вы вступили в критический возраст.

Сначала беременность, теперь критический возраст — и та и другая новость стали для Аны полной неожиданностью. Она хорошо знала, как размножается скот, но то, что ее собственное тело подчиняется тем же законам, ей и в голову не приходило. Лишенная общения с дамами своего круга, она и вовсе не задумывалась о них, будто законы природы, единые для всех женщин, к ней отношения не имели.

Ана отослала Консиенсию и попыталась разобраться в свалившихся на нее проблемах.

Чем они вызваны — ее невнимательностью, критическим возрастом или естественной необходимостью зачать ребенка, — теперь не важно. Ясно одно: скоро все изменится. За последние восемнадцать лет они вместе с Северо подняли гасиенду Лос-Хемелос, половина местных сахарных плантаций, пастбищ и лесов принадлежала ему. Для Аны не было секретом, что, подобно ее предкам-конкистадорам, большую часть своего состояния он отправлял в Испанию. С другой стороны, муж заверял ее, что не собирается возвращаться туда. Она понимала: богатого и щедрого за тридевять земель, они уважали его гораздо сильнее, чем если бы он ходил с ними по одним улицам в Бока-де-Гато — все тот же сын сапожника, только разодетый.

Казалось, Северо нравилась жизнь, к которой он стремился столько лет, — жизнь человека известного и состоятельного. Женившись на ней, высокородной испанке, он вдобавок стал отчимом внука героя войны. По всем статьям Фуэнтес добрался до таких высот, которые и не снились бы ему, останься он на полуострове. Единственное, чего ему не хватало для полного счастья, так это законнорожденного сына, наследника, который продолжил бы его род. Сейчас фамилия Фуэнтес официально принадлежала только рабам, которыми он владел. Теперь у него будет законный сын. Если к мальчику перейдут отцовские таланты и ум, возможно, именно он, а не Мигель продолжит их дело и передаст память о них следующим поколениям. Ана не вспоминала отца многие годы. Что бы подумал чванливый дон Густаво, узнай он, кто продолжил его знатный и прославленный род? Сын его нежеланной дочери и внук деревенского сапожника!

Ана, как обычно, любовалась заходом солнца, сидя в кресле-качалке. Консиенсия обмахивала ее веером, но, заслышав шаги хозяина, тут же ушла в дом.

— Добрый вечер, моя королева.

На лице ее промелькнула грусть, которой раньше он не замечал. Тео принес фрукты, и они молча ждали, когда останутся одни.

— Я беременна, Северо, — объявила она без лишних предисловий.

Он решил, что ослышался:

— Простите?

— Беременна.

Он опустился на колени рядом с ее креслом и заглянул в глаза, но она старалась избежать его взгляда.

— Ана, неужели это правда? Вы носите моего ребенка? — Он положил руку на ее живот — все такой же, как и два дня, две недели, два года назад.

— Я знала, эта новость вас порадует.

— Еще бы!

— Но это все усложняет!

Он поймал ее взгляд, и на этот раз она не стала отворачиваться.

— Вы беспокоитесь, что два наследника не смогут поделить наше наследство?

— Этого не избежать.

«Упрямая, бессердечная Ана! — промелькнуло у него в голове. — Даже самая бедная и несчастная кампесина, узнав о беременности, на мгновение радуется жизни. Но только не Ана!»

— Мы справлялись и не с такими проблемами.

— Я слишком стара!

Он стащил ее с кресла и сжал в объятиях:

— Нет, душа моя, нет! Возраст самый подходящий. Раньше нам жилось тяжелее. Вы мудро поступили, отправив Мигеля с гасиенды, чтобы он ни в чем не нуждался. Но наш ребенок вырастет в прекрасном доме и получит все самое лучшее. Мы будем счастливыми родителями, у нас получится. Разве вы не видите, дорогая?

Ана вцепилась в него, как будто боялась упасть, если муж отпустит ее. Он гладил ее волосы, ожидая, пока она не согласится с тем, что появление младенца сейчас очень кстати и это просто подарок судьбы. Но она только уткнулась ему в грудь. Возможно, Ане никогда не быть матерью, которая нужна его сыну, но он наконец-то станет настоящим отцом.

— Позвольте мне взглянуть, — сказал он, вводя ее в дом.

— Взглянуть на что?

— На то, где растет ребенок. Покажите мне.

— Там не на что смотреть! — запротестовала она, испугавшись и смутившись одновременно. — Все происходит внутри.

Он поднял ее на руки и понес через гостиную, мимо кабинета и столовой, где Тео и Глория накрывали на стол к ужину, мимо комнат для гостей в их спальню в конце коридора.

— Отпустите меня! — тихо просила Ана, так чтобы слуги не слышали.

Но она не сопротивлялась, когда он внес ее в комнату и положил на кровать. Не протестовала, когда муж расстегнул ее платье, распустил шнуровку на лифе и нижней юбке, ослабил завязки на муслиновых панталонах, снял обувь и чулки, пока она не оказалась перед ним обнаженной — угловатая, с острыми сосками маленьких круглых грудей. Ее вид так растрогал его, что он не мог вымолвить ни слова. Неприкрытая и беззащитная, она лежала на белых простынях. Северо Фуэнтес поцеловал ложбинку между ее грудей и прислушался к биению сердца — упрямого сердца, которое их ребенку еще предстоит покорить.

Ана не хотела, чтобы из-за ее состояния изменился привычный образ жизни. Но тело не обманешь: последний раз она ходила беременной девятнадцать лет назад. Вынашивая Мигеля, она оставалась сильной и энергичной, рвалась работать наравне с мужчинами, которых соблазнила идеей приехать на Пуэрто-Рико. Она едва помнила, что значит ждать ребенка. На этот раз прежде незнакомые боли мешали спать, из-за них она двигалась медленнее обычного. Стало трудно сосредоточиться на бумажной работе, занимавшей большую часть утра. На повседневную работу сил тоже не хватало.