«Больше всего старайтесь развивать в детях, – советовал Белинский, – чувство бесконечного. Научите любить Бога, который является им и в ясной лазури, и в ослепительном блеске солнца, и в торжественном великолепии дня, и в грустном величии наступающей ночи, и в реве бури, и в раскате грома, и в цветах радуги, и в зелени цветов, во всем, что есть в природе живого, так безмолвно и столь красноречиво говорящего душе юной и свежей, и, наконец, во всяком движении их младенческого сердца».

«Ты был один в минуту рождения, ты будешь один в минуту смерти… Ты один должен отвечать перед неумолимым Судьей!» – учит мудрость наших праотцов-индусов.

Но все это не имеет общего с Талмудизмом, масонством и социал-демократией, построенными единственно на животной стороне человека. О сынах Иуды и говорить нечего. Являясь «сообществом взаимного продвижения» (societe d'avancement mutuel), масонство ради своего материального преуспевания предписывает, наравне, впрочем, с иудаизмом: «сокрушайте всякого, кого не успеете покорить!..». Совместно с евреями завладев социализмом, масоны пользуются этим страшным орудием, как средством невиданной деспотии именно к окостенению человечества, и, вероятно, к людоедству… Иудаизировав «свободных каменщиков», еврейство привило им свою основную черту – отрицание бессмертия души. Таким образом, стал неизбежным тот страшный факт, что на Западе душа убывает…

«On dit que les Juifs sont devenus Francais, et moi, je dis, que ce sont les Francais qui sont devenus Juifs», – справедливо отметил арабский вождь Магомет эль Мохрани.

Можно ли при данных условиях удивляться тому, что Антон Рубинштейн не понимал русского гения Глинки?

А чему наставляет «социальных пролетариев» Мардохей (он же Карл) Маркс?.. Чему, в частности, поучают наших революционеров разные иные евреи?..

Ведь сама по себе мягкая, чистая, славянская душа не способна проникнуться дьявольской злобой Талмуда. В 1905 году вспоенные его отравой «иллюминаторы» принялись обучать нас, но ожидовить не могли. Никогда иудейская революция не имела корней в русском народе. Что бы ни рассказывал еврей, у русского свое на уме: «моя правда голубиная, а твоя змеиная!..»

С особой, чрезвычайной яркостью это разоблачается в музыке. Стремясь обездолить все окружающее, иудейство подменяет реальные ценности фальшивыми. Таков общий и повсеместный факт. Но, дабы не оставалось сомнений, мы не можем игнорировать еще одной стороны, предшествовавшим почти не затронутой, хотя и далеко не маловажной. В самом деле, наряду с биржевыми талантами, разве не приписываются евреям и музыкальные дарования высшего порядка? Правда, межу биржей и музыкой нет ничего общего, если не считать, разумеется, что и для верной игры на бирже необходим тонкий слух. Однако, по закону контрастов многие в наше время готовы за «избранным» народом признавать и в музыке такую же гегемонию, какая за ним установилась на бирже. Взгляд этого сорта даже столь распространен, что приходится, пожалуй, удивляться, как еще до сих пор не возводят храмов для совместного поклонения Талмуду, Меркурию и Полигимнии…

Не разделяя восторгов означенной категории, мы в удостоверение противного и ради полноты картины раньше, чем перейти к ближайшему анализу биржевых гешефтов Израиля, полагаем уместным коснуться и жидовства в музыке.

Отметим, прежде всего, что собственно иудейской музыки не существует, кроме той, которая сводится к особому роду катальных произведений, исчерпываемых немецкой поговоркой: Wenn die Christen miteinander raufen, machen die Juden die Musik dazu…[95]

Никакой иной музыки у сынов Иуды нет и быть не может.

Помимо всего изложенного, это явствует из следующего.

Души людей подобны факелам и зажигаются одна о другую. Благороднейшие порывы идут из сердца, а не от ума. Высокое и прекрасное увлекает человеческий дух не на биржевые спекуляции, а к героическим подвигам и беспримерным деяниям. «Когда, среди грома оружия, искусства молчать наравне с законами, красноречие не умолкает никогда и в стране воинов именно внимается с наибольшей жадностью!»[96]– говорит Тацит, а приказы Суворова и Наполеона являются ближайшей порукой. Но с не меньшим обаянием расцветает на полях битв и ораторское торжество музыки…

С другой стороны, на позор тому ожидовелому рабству, которое, по указу Мардохея Маркса и K°», должно составлять удел человечества, еще недавно в Невштателе (Швейцария) появилось переводом с греческого знаменитое в древности рассуждение Лонгина «О высоком», где ряд блестящих страниц посвящен обаянию музыкальных произведений. Вообще же говоря, чем ужаснее развивается пропаганда оскотинивания, тем неодолимее возрастает за свои права бессмертный дух человечества… Конец XVIII столетия был в Англии эпопеей величайших ее ораторов: Борка, Фокса и Шеридана, золотым веком британского красноречия. Самый могучий из этих триумфатор, Эдмунд Борк, оставил нам священный трепет своего сердца в чудном рассуждении «О высоком и прекрасном», где с удивительным мастерством начертал влияние музыки в истории. Изданное в XVIII, а затем трижды в XIX веках, произведение Борка переиздается снова и быстро расходится как раз в наши дни.

Таково могущество доблести и красоты.

Музыка не дает новых фактов и познаний, быть может, не служит источником новых идей либо веяний, но из таинственных глубин нашего сердца она вызывает то бестелесное, идеальное, неземное, что залегло там неведомыми для нас путями, вероятно, через наследственность. Музыка и только музыка служить спутником и выразителем мечтаний, чаяний и молений исстрадавшегося сердца. Ей одной без слов и доказательств вверено красноречие утешения, ей свыше дана тайна духовного врачевания. Музыка – не сон, но, убаюкивающая слушателей, она зовет их на путь великого и божественного, раскрывает чарующую область вне мира сего.

Вдохновение, истинная музыка – пение души, которые небесными звуками вливается в другие души, завоевывает и просвещает их.

Музыка незаменима и потому, что власть ее начинается, главным образом, там, где роль слова заканчивается. Требуя внешнего импульса для своего проявления и ароматом музыки призываясь, непроизвольная, но и беззаветная, свободная, беспредельная жизнь духа воскресает из трогательных музыкальных впечатлений.

Облагораживающее, чудодейственное, хотя и непостижимое влияние музыки не подчиняется технике и формальным указаниям. Тайна обаяния над окружающими, дар чаровать сердца заключаются не в книгах или словах, а в мистицизме гармонии. Даже сама игра может быть мастерской, но бессильной, ибо не в этом суть, так как механическое пианино либо паровой оркестрион способны в техническом отношении превзойти любого Рубинштейна. Помимо виртуозности, душа должна слышать, как звуки не просто льются из под пальцев, а ими поет человеческое сердце, которому доступны радость и отчаяние, скорбь и упование…