— А в письмах что?

— Того не ведаю, Михайла Семенович.

— Ну ладно. Еще что знаешь?

— Ондрюшка Мочалов с ними опять ворожил и в кудес бил… А больше ничего не ведаю. Сторонятся меня Нагие. Царица Марья не верит, царевича Дмитрия со мной боится во двор отпустить. А когда царевича кормят, меня нудят всякое блюдо наперед пробовать. Отравы боятся. А виноват Ондрюшка Мочалов. На меня пальцем указывал: я-де такая, меня-де стеречься надобно… Пойду, Михайла Семенович, во дворец, — спохватилась Василиса, — не дай бог, ежели Нагие спросят.

— Иди, боярыня. Ежели что еще услышишь, время не теряй, приходи.

Василиса Волохова, распростившись с царским дьяком, вышла на двор и, переваливаясь с боку на бок, как пузатая лодья на волне, заспешила на княжий двор.

Дьяк Михайла Битяговский долго сидел задумавшись. Не только боярыня Волохова сообщала ему тревожные вести. Во дворце у него были верные люди. Однако дьяк ни к чему не мог придраться. Ворожба Ондрюшки Мочалова была и раньше, об этом знали в Москве. Нагие остерегались боярыню Волохову — об этом Битяговский знал. Известно дьяку и о том, что посадские купцы часто бывают у Михайлы Нагого. Казалось бы, все идет по-прежнему. Однако Михайле Битяговскому неспокойно последние дни. Острый нюх дьяка разбойного приказа подсказывал ему, что в угличском дворце вершится тайное большое дело против царя и великого государя Федора Ивановича.

Вспомнив, что Богдан Яковлевич Бельский во дворце, дьяк решил захватить его в Угличе с поличным и сообщить в Москву о похождениях воеводы. Богдан Бельский все еще был в опале и без царского приказания не мог покинуть Нижний Новгород и тем более посещать Углич.

Дьяк велел жене разбудить себя в полночь. Шесть вооруженных слуг на оседланных конях по его приказу должны находиться у дверей и ждать условного знака.

Богдан Яковлевич Бельский, как всегда, рано утром, только начинался рассвет, выехал из крепостных ворот. Следивший за ним слуга царского дьяка тут же помчался к дому Битяговского.

Опальный воевода не торопил коня. Он медленно, шажком двигался по торговой улице. Листва на деревьях давно распустилась. Во всю силу цвели яблони, Бельский с наслаждением вдыхал легкий, приятный запах. В садах Углича на все лады щелкали и свистели соловьи. На небе горели еще две-три яркие звезды. Соловьиное пение настраивало его радостно. Утренняя прохлада бодрила. Как всегда, чтобы не привлекать внимания, он ехал один, у ворот посада, на выезде, его ждали вооруженные слуги.

Богдан Яковлевич, обласканный стосковавшейся царицей Марьей, слышал одних соловьев и видел только ее высокую грудь и белые руки. Ему вспомнились большие синие глаза царицы и слезы на расставании.

«До смерти Марья будет моей, — приятно размышлял воевода. — Престол царский разделим, похотят ли того ее братцы или нет. Царица на все согласна. Не пойдут они супротив нас».

Потом крылатые мысли вернули его к делам. Опытный мастер тайных дворцовых козней, Бельский понял на этот раз, что Нагие не теряли времени и деятельно готовились к захвату власти. Бражник Михайла Нагой оказался хорошим предводителем и мог все держать в тайне. Одно не нравилось Богдану Яковлевичу: купчишки из угличского посада, кружившиеся вокруг Нагих и на чью помощь Нагие полагались. Воевода вспомнил неудавшееся восстание в Москве, ему помешали тогда московские купцы и всякий посадский сброд. Богдан Яковлевич был сторонником узких дворцовых переворотов. Перво-наперво он стал прикидывать, как ему после захвата власти стать верховным правителем всея Руси. Выходило, что это не так уж трудно сделать…

— Стой, государь! — прервал размышления негромкий голос. Чья-то рука схватила под уздцы его коня.

Богдан Яковлевич схватился было за саблю, но увидел семерых вооруженных всадников, окруживших его.

— Что вы за люди, что вам надобно? — строго спросил воевода.

— Я царский дьяк Михайла Битяговский. Хочу знать, для чего Богдан Яковлевич Бельский, воевода Нижнего Новгорода, тайно прискакал в Углич? — спросил, подъехав вплотную, высокий человек со шрамом на лице.

Бельский понял, что его узнали, донесут в Москву и дело может принять скверный оборот.

— Я дядька царевича Дмитрия. Еще великий государь Иван Васильевич Грозный приставил меня к своему сыну. А ты кто такой?

— Я царский дьяк, — повторил Битяговский, — и нахожусь в Угличе по приказу царя Федора Ивановича. Тебе, дядька царевича Дмитрия, мы лиха чинить не будем, — с насмешкой сказал дьяк, — однако в Москву, правителю Борису Федоровичу Годунову, про наезд твой отпишем… Пошли по домам, ребята. Воевода Богдан Яковлевич Бельский известный человек, я его по обличью сразу признал.

Всадники повернули коней и скрылись в переулке. Опальный воевода остался один.

Теперь Богдан Бельский не слышал голосистых соловьев. До него не доходили запахи цветущих яблонь. Он ничего не видел и не слышал. Одна страшная мысль захватила его и держала крепко. Если дьяк Битяговский пошлет донос в Москву Бориске Годунову, ему, Богдану Бельскому, не миновать жестокой расправы. Если Нагие проиграют дело, он не сможет отказаться от участия в заговоре. Москва начнет копать и может докопаться до многого…

И вместо того чтобы скакать к Афанасию Нагому в Ярославль, Богдан Бельский принял иное решение: немедленно, не теряя и часу, ехать в Москву и все рассказать правителю Борису Годунову. Он, Бельский, должен быть в Москве раньше, чем придет из Углича донос государева дьяка Битяговского. Только так, другого выхода нет. И Богдан Бельский хлестнул плетью коня.

Летний дом окольничего Андрея Петровича Клешнина, возведенный прошлым годом, стоял в Китай-городе, на улице Ильинке. Он был похож на многие дома зажиточных московских людей и состоял из двух строений, покрытых одной крышей и соединенных переходом. Горницы с сенями и чуланами располагались на жилых подклетях. К сеням примыкало крыльцо с крытой лестницей.

Шел май месяц. Москва украсилась нежной зеленью распустившихся деревьев. У многих домов зацвела вишня. Дни стояли теплые, солнечные.

Пробудившись от послеобеденного сна, Андрей Петрович решил почитать дочерям что-нибудь нравоучительное из книги «Домострой», написанной ученым попом Сильвестром еще во времена царя Ивана. Она содержала правила житейской мудрости. В ней говорилось об отношении к ближнему, к своей семье, к богу и к царю. Говорилось, как вести домашнее хозяйство, как держать себя дома и в гостях. Книга содержала много полезных советов по огородничеству и садоводству, по приготовлению пищи скоромной и постной и заготовке овощей, мяса и рыбы впрок.

Дочери Анна, Ольга, Наталья и Евдокия с опаской вошли в отцовскую горницу. Они были рослые, здоровые, веселые. Клешнин держал дочерей строго, щедро раздавал затрещины провинившимся.