Назвать второстепенным приведенное выше нельзя. Отвергались представления, считавшиеся фундаментальными и в вирусологии, и в микробиологии, и в иммунологии, и в теории рака, и, как следствие, — в ветеринарии, медицине и многих других дисциплинах.

Никаких аргументов в обоснование своих тезисов Бошьян не приводил. В книге отсутствовали такие разделы, как описание методов работы, не приводился список литературы, хотя автор сыпал фамилиями коллег и предшественников, и многие из этих ссылок были столь интригующими, что специалисты, наверняка, захотели бы посмотреть сами источники, на которые опирался Бошьян. Текст сопровождали неясные фотографии, сделанные с помощью слабенького микроскопа, с изображением мелких пятнышек и каких-то темных частичек. Обязательные для научной монографии (а книга Бошьяна именовалась именно так!) детали, методики обследования животных, отбора проб, приготовления препаратов, микроскопической техники, постановки соответствующих контролей и т. п. не сообщались. Естественно, сколько-нибудь изощренных методов автор избегал.

Однако столь явные огрехи не помешали Бошьяну в спешном порядке получить высшую в СССР ученую степень доктора наук. Его выводы были объявлены в советской печати совершенно правильными и, сообразно их значению, — выдающимися.

Начало восхвалениям было положено М. Б. Митиным. В "Литературной газете" перед статьей самого Бошьяна было напечатано заявление "От редакции" (38), в котором Митин от имени редколлегии расхвалил книгу Бошьяна (популярность Митина в партийных кругах в то время еще больше возросла благодаря участию в подготовке биографии Сталина (39)). Однако решающим для прославления Бошьяна было то, что высочайшая оценка его книге была дана тогдашним вице-президентом АМН СССР Н. Н. Жуковым-Вережниковым в главном партийном журнале "Большевик" (40). Всё, о чем говорилось в этом издании, должно было рассматриваться как директива, как принципиальная партийная установка. Поэтому как приказ звучали слова о срочной необходимости "мобилизовать микробиологов на интенсивное изучение связей между миром вирусов и миром клеточных форм бактерий, отделенных до сих пор в науке друг от друга глухой стеной". В "Большевике" утверждалось: "Нет сомнений, что теперьи окончатся робкие блуждания вокруг этого вопроса" и в скором изменении практики лечения людей и сельскохозяйственных животных на основе открытий Бошьяна:

Весной 1952 года Лепешинская получила от ЦК партии разрешение созвать второе Всесоюзное совещание по живому веществу, на котором было объявлено, что "новая клеточная теория" повсюду победила и триумфально развивается. Правда, любой сторонний взгляд не могла не поразить одна характерная черта этого научного форума: хотя с момента "исторического поворота к признанию теории живого вещества" прошло два года, "учение" не приобрело солидности, не обросло добротными фактами. Некритические новации фигурировали и на этот раз.

У сотрудника Ленинградского университета К. М. Завадского молодые делящиеся клетки растений (меристематические клетки) якобы возникали из невидимого автором, но уверенно постулируемого им "живого вещества" и автор утверждал, что "у некоторых клеток растений на первых фазах развития нельзя обнаружить ядра" (41). У рязанского профессора Л. С. Сутулова никем не виденное живое вещество будто бы превращалось в лимфатические клетки, а из них далее формировалась соединительная ткань (42). Одесский профессор, заслуженный деятель науки РСФСР В. В. Авербург поведал, как бациллы туберкулеза способствовали трансформации (превращению) непатогенных клеток в патогенные в присутствии живого вещества. Член-корреспондент АМН СССР Н. И. Зазыбин из Днепропетровского мединститута провозглашал явную нелепость о новообразовании нервных волокон из живого вещества. Обсуждалась новаторская идея о превращении живого вещества в раковые клетки. Участники заседания принялись с завидным единодушием твердить о будто бы вполне реальной и ими даже наблюдавшейся картине возникновения опухолей из "бесклеточного живого вещества".

С восторгом были встречены на совещании действительно сенсационные "открытия", сообщенные доцентом Кишиневского мединститута Н. Н. Кузнецовым (43). Он вшивал в брюшную полость собак и кошек куски брюшины, взятые из области слепой кишки крупного рогатого скота. Перед вшиванием трансплантат убивали — обрабатывали формалином, 70 %-ным спиртом, затем стерилизовали в автоклаве и высушивали. Но живое вещество потому и живое, что его ничем не убить! Процедуры, губительные для живых тканей, нисколько, по заявлению автора, не сказались на живом веществе тканей убитой брюшины: через некоторое время она оживала:

По предложению Жукова-Вережникова, председательствовавшего на совещании, в постановление о его работе был внесен отдельный пункт об этом шарлатанстве, гласивший, что установлено "важное значение биологической стабилизации чужеродной ткании в чужеродном организме". (Не зря тогда была в ходу шутливое сокращение слов Академия меднаук — АКАМЕДИЯ).

Многие люди, особенно молодые, поторопились использовать открывшиеся возможности для скорой защиты диссертаций и продвижения по службе. Был в их числе и Жорес Александрович Медведев — в те годы убежденный сторонник Лысенко. Он защитил в Никитском Ботаническом саду кандидатскую диссертацию, в которой отрицал, что хромосомы определяют пол организмов ("Пол определяется не генами, не зародышевой плазмой, а такими внешними и внутренними факторами развития растений, как стадийность, возрастность тканей, полярность клеток, обмен веществ, условия внешней среды и т. д", — писал он в диссертации), утверждал, что клетки не делятся методом митоза, и заявил, что его работа "является наглядным доказательством несостоятельности морганистских объяснений гетерогаметности мужского пола с помощью половых (X и Y) хромозом" (44). От измышлений о роли среды в определении пола Медведев перешел к лепешинковщине и опубликовал большую обзорную статью в журнале "Успехи современной биологии" в 1953 году, в которой заявил: