Теперь все было готово для открытого выступления. В ночь с 11 на 12 мая Пилсудский послал своих эмиссаров в дислоцированные в окрестностях Варшавы части, на командиров которых он мог полностью рассчитывать, с приказом двигаться на Варшаву. Руководство акцией он поручил генералу Орличу-Дрешеру помогали ему генерал Станислав БурхардБукацкий, полковники Адам Коц и Юлиуш Ульрих, подполковники Юзеф Бек, Анатоль Минковский и др. В семь часов утра 12 мая в сопровождении 7-го полка уланов маршал выехал в Рембертов, пообещав жене Александре вернуться на обед в 15.30. Пробыв в рембертовском офицерском клубе до десяти часов, спаситель отечества отправился в Бельведер, чтобы заставить Войцеховского отправить в отставку правительство Витоса. Но президента на месте не застал, поскольку тот незадолго до этого уехал в загородную резиденцию в Спале.

Вернувшись ни с чем в Рембертов, Пилсудский наконец-то решился продемонстрировать свою силу и решимость идти в борьбе с правительством до конца. Около 11 часов дня он отдал генералу Орличу-Дрешеру приказ овладеть мостами через Вислу, поскольку его главные силы были сосредоточены на правом берегу, а все государственные учреждения находятся в левобережной части города. Спустя примерно три часа военная колонна под командованием маршала двинулась в сторону Варшавы, на помощь подтягивались другие части, дислоцированные в окрестностях столицы. В поддержку переворота и с требованием отставки правительства Витоса выступили левые партии, в том числе и коммунисты.

Войцеховский, проинформированный о разворачивающихся событиях, срочно вернулся в Варшаву и включился в работу правительства. Вскоре появились правительственное сообщение о бунте нескольких воинских подразделений, обманутых ложными приказами заговорщиков, и требование подчиниться властям, а также обращение президента к армии с призывом сохранить верность законному правительству. В Варшаве, Варшавском воеводстве и части Люблинского воеводства было введено чрезвычайное положение. Военный министр Мальчевский еще раньше вызвал в столицу верные правительству части и организовал штаб обороны во главе с генералом Розвадовским. Назревало кровопролитие, хотя все еще оставалась возможность предотвратить трагическое развитие событий.

Именно поэтому президент выступил с инициативой личной встречи с предводителем бунтовщиков. Пилсудский согласился. Видимо, он надеялся, что Войцеховский, не считавший кабинет Витоса оптимальным выходом из правительственного кризиса, согласится на его отставку, хотя это и было бы нарушением конституции. В этом случае цель вооруженной демонстрации была бы достигнута. Каких-то последствий для себя лично или своих подчиненных маршал не ожидал, ведь он не раз уже навязывал свою волю руководителям государства.

Встреча состоялось в 17 часов на западной стороне моста Понятовского, занятой сохранившими верность присяге курсантами военного училища. Сохранилось несколько свидетельств относительно содержания встречи. Пилсудский оставил свидетельство лишь об общем смысле разговора: он заявил президенту, что не ищет с ним войны, а только хочет отставки правительства Витоса. Более подробное свидетельство оставил Войцеховский: «Он приблизился ко мне, я встретил его словами: я защищаю честь польского войска. Это, видимо, задело его, потому что он схватил меня за рукав и сдавленным голосом сказал:

– Ну, ну! Только не так.

Я сбросил его руку и, не допуская возражений, сказал: «Я здесь олицетворяю Польшу, требую представить свои претензии легальным путем, категорического ответа на воззвание правительства».

– Для меня легальный путь закрыт. – Он обошел меня и направился к стоявшей в нескольких шагах за мной шеренге солдат. Я это воспринял как желание бунтовать солдат против правительства в моем присутствии, поэтому, проходя мимо строя к своему автомобилю, призвал:

– Солдаты, исполните свой долг!»

Стоявший несколько в стороне майор Мариан Порвит утверждал, что Пилсудский обратился к президенту со следующими словами: «Не мешайте. Обещаю, что ничего не случится ни с вами, ни с этими солдатами». На категорический отказ Войцеховского маршал отреагировал словами: «А я все равно пройду». Тогда глава государства обратился к Порвиту, командовавшему верными присяге курсантами офицерского училища: «Прошу исполнить полученные приказы» – и уехал.

После отъезда Войцеховского «спаситель отечества» стал безуспешно настаивать на пропуске его в город: «Когда я отказал в настойчивых просьбах, маршал Пилсудский подошел к цепи подхорунжих и обратился с вопросом: „Не пропустите меня, дети?“ Курсанты скрестили карабины и сомкнули строй со словами: „Не пропустим!“ Когда он спросил: „Будете в меня стрелять?“ – раздался возглас: „Да здравствует президент Речи Посполитой!“ – и одновременно команда, наверное, командира роты: „Заряжай!“»

Маршал отошел к группе ожидавших его офицеров и якобы сказал Веняве-Длугошовскому: «Это плохо!»[215]

О чем бы президент и маршал ни говорили на самом деле, из последующего развития событий совершенно очевидно одно – каждый из них остался при своем мнении. Компромисса достичь не удалось, и теперь конфликт могла разрешить только сила. Вскоре начался скоротечный бой на мосту Кербедзя, расположенном в районе Королевского замка, который положил начало длившемуся до 14 мая 1920 года сражению на улицах столицы. После встречи с президентом Пилсудский практически перестал интересоваться происходящим, руководство взяли на себя генерал Орлич-Дрешер и подполковник Бек. Пока бунтовщики организовывали наступление на правительственные войска, маршал, лежа на кушетке в канцелярии 36-го пехотного полка, рассуждал о корпусе Довбор-Мусницкого и его шансах в борьбе с немцами, то есть о событиях 1917 года.

Был ли это шок, вызванный пониманием того, что события вырвались из-под его контроля и пошли своим путем, то есть в очередной раз вступила в действие логика войны, или желание остаться лично в стороне от неизбежного братоубийственного столкновения? Сам Пилсудский не оставил об этом ни прямых, ни косвенных свидетельств. Несомненно одно: 12 мая 1926 года он пережил самый трагический момент в своей жизни. И дело было не в том, что вновь, как уже случалось не раз, не оправдались его расчеты. Много страшнее было то, что он, страстно желавший, чтобы Польша была государством, где правит закон, преступил конституцию. Не так важно, хорошей или плохой она была. Теперь маршал должен был грубо нарушить ее, ослабив тем самым фундамент всей польской государственности. Насилие над конституцией сопровождалось внесением брожения в армию, которую он считал своим главным и любимым детищем в независимой Польше, нарушением столь горячо им отстаивавшегося все последние годы принципа аполитичности вооруженных сил. Он понимал, что поставил тысячи людей перед нелегким выбором: сохранить верность ему, Первому маршалу Польши, или же конституции. Не все смогли это сделать легко.

Известны случаи самоубийства или покушения на суицид старших офицеров. В числе последних был и Казимеж Соснковский, которого с Пилсудским много лет связывали близкие отношения и общее дело: стрелковые дружины, легион, Военный департамент Временного госсовета, Магдебург, военное строительство в независимой Польше и ночные шахматы в Бельведере. Маршал был даже свидетелем на его свадьбе. 13 мая Соснковский, «шеф», как его обычно звал Пилсудский, командующий войсками Познанского военного округа, часть из которых в это время двигалась на помощь правительству, выстрелил себе в грудь из пистолета крупного калибра, но не попал в сердце. Рана была тяжелой, но генерал выжил и прожил потом долгую жизнь, скончавшись в эмиграции в 1969 году в возрасте 84 лет. Но с 1926 года их пути с Пилсудским начали постепенно расходиться.